Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

Увы! Когда на меня не покушались и я ничего не боялась, то превращалась в самую заурядную бабенку, с которой сладит кто угодно… Хотя что это я впадаю в самоуничижение? Эльфийская магия защищает неплохо, если, разумеется, вовремя заметить опасность… К тому же со мной Преданный, ишь как скребется в дверь… Сейчас сюда сбежится весь замок. Я впустила рысь и зарылась лицом в мягкую шкуру. Нет, не стану я выбрасывать зеркало, это будет трусостью. Я оторвалась от Преданного и подошла вплотную к стеклу. Из таинственной глубины на меня смотрело бледное лицо, обрамленное мокрыми слипшимися волосами. Красота, однако, неземная… А все же… Все же вправду ли я видела Рене верхом на Гибе, а рядом Эмзара, Клэра, других Лебедей или мне почудилось?

Рене с трудом открыл казавшиеся неподъемными веки и столкнулся со взглядом Эмзара, ожидавшего, когда герцог придет в себя.

— Я не был ранен. — Эландец говорил уверенно и четко, хотя голова разламывалась на тысячи кусков.

— Нет, конечно, — эльф накрыл рукой ладонь Рене и словно бы к чему-то прислушался, — это отдача, бич всех магов. Ты сделал больше, чем мог себе позволить.

— Если я скажу, что не знаю, как у меня это вышло, и вряд ли смогу повторить, вы мне не поверите?

— Отчего ж не поверим? — Эмзар пожал плечами. — Ты думал , что ничего не знаешь, но тебя обучили гораздо большему, чем ты полагал. Просто до поры до времени эти знания спали, так же как и вторая кровь.

— Вторая кровь — это еще что?

— По всему выходит, что в тебе сплелись две крови — наша и первых богов Тарры. Иначе тебе вряд ли удалось бы оседлать Водяного Коня… Для нас он существо изначально враждебное, для смертных — сказка, да он их к тому же и в грош не ставит, в тебе же признал хозяина. Кроме того, заклятья Света в твоих устах меняются до неузнаваемости — пламя становится черным, попутный ветер превращается в оружие. И еще… Овладевшая тобой Сила невероятно велика. Я помню Всадников Горды; то, что ты сотворил, по плечу разве что им… Можно предположить лишь одно — некто невероятно сильный поделился с тобой своей мощью, хоть и не представляю как.

— Некто, — выдавил из себя улыбку Рене. — Великие Братья! У меня голова кругом от всех этих загадок. И не только от них.

— Да, тот, кто взялся тебе помочь, не рассчитал. — Эмзар покачал головой. — Сила, которой он тебя накачал, чуть тебя не убила. Второй раз тебе такого не выдержать. Что поделать, каждому положен свой предел, и смертным, и бессмертным. Даже могуществу Творца и тому, видимо, есть границы…

— Именно! — Последние дни Жан-Флорентин просидел тихо, не решаясь предъявить свою персону эльфам, но сентенция Эмзара оказала на философа то же действие, что свежий след на хорошую гончую. Даже недоверие, которое жаб питал к Светорожденным, и то отступило перед возможностью бесконечного обсасывания брошенной в сердцах фразы. — Однако, несмотря на изначальное неравенство возможностей, о котором упомянул повелитель клана Лебедя, — взахлеб начал жаб, — способность мыслящих существ поступать по своему усмотрению является неопровержимым доказательством того, что все создания, обладающие этой способностью, потенциально равны, и никто не может утверждать, что является выше другого, только потому, что он родился в том или ином месте, в том или ином окружении и был изначально наделен теми или иными способностями…

— Разумеется, не может, — привычно согласился Аррой. — А теперь разрешите представить моего спутника.

— Андриаманзака-Ракатуманга-Жан-Флорентин, — учтиво произнес жаб, в порыве вежливости покинув свой золотой насест и поднявшись по руке Рене ему на плечо.

— Наслышан, — откликнулся эльфийский владыка, к вящему разочарованию маленького философа опустив подробности. Второе разочарование, еще более горькое, заключалось в том, что оба — и Рене, и Эмзар — напрочь отказались обсуждать вопросы свободы воли и, как следствие, потенциального равенства всех наделенных оной волей созданий, сославшись на дела более неотложные. Жаб обиженно побагровел, но с плеча не слез, намереваясь при первой возможности вернуться к столь животрепещущей теме. Увы, разговора не вышло — появившийся Нидаль, каштановые локоны которого скрылись под наложенной целителем серебристой повязкой, сообщил, что Клэр привез пленного.

Мысленно проклиная все на свете, Рене поднялся. Земля немедленно покачнулась, норовя уйти из-под ног. Кто-то из эльфов протянул руку, но эландец отказался от помощи и пошел сам, гордо вскинув серебряную голову и надеясь на то, что дорога не окажется длиннее его воли. Так и вышло, а открывшаяся взгляду адмирала сцена заставила забыть даже о раскалывающейся голове.

Клэр стоял, опершись одной рукой на доходивший ему до пояса вросший в землю валун. У его ног лежал опутанный, как коконом, серебристой тонкой веревкой бледный всадник, лицо которого, искаженное страхом и ненавистью, было, однако, обращено не к эльфу, а к Гибу. Водяной Конь возвышался рядом в позе жеребца Анхеля-Победителя, [29] Конный памятник Анхелю Светлому в Мунте. занеся ногу со сверкающим прозрачным копытом над головой пленника.

— Сдается, они знают друг друга, — бросил Рене.

— Похоже на то. Жаль, твой вороной друг не может нам ничего рассказать. Или все же может?

— Нет, — авторитетно сообщил Жан-Флорентин, — в свое время род Гиба был лишен речи, потому что его предок оказался свидетелем великой тайны.

— Какой тайны? — быстро спросил Рене.

— Великой, — охотно пояснил Жан. — Нет ничего надежнее заклятья, наложенного вовремя. Древние умели хранить свои секреты.

— Жаль, если именно эту тайну нам придется выуживать из моря крови, — задумчиво проговорил Эмзар. — Что ж, попробуем поговорить с этим созданием…

— Гиб, отойди пока, — попросил Рене. — Недалеко. Ты можешь нам понадобиться.

Водяной Конь, недовольно фыркнув, отступил на два шага и замер, вбирая ноздрями северный ветер.

— Ночью будет дождь, — сообщил жаб, — Гиб это чует. И я, разумеется, тоже. С севера идет сильная гроза. Лучше отсюда уйти, мне не нравится это место.

— Значит, уйдем, — не стал спорить Рене, — поговорим с этим красавцем и уйдем. Кто ты? Кто вас сюда послал?

— Я — Оггу ка Ройгу, — с вызовом бросил бледный. — Больше я ничего не скажу. Я не разговариваю с предателями, потомками предателей и прихвостнями ублюдков!

— Сильно сказано. — Рене машинально откинул белую прядь. — Что ж, раз ты не хочешь говорить, ты нам не нужен. Гиб, иди сюда и покончи с ним.

Жеребец, одним прыжком оказавшись перед лежавшим пленником, вскинулся на дыбы, огласив окрестности коротким злобным ржаньем, и замолотил передними ногами по воздуху. Затем конь опустился на четыре ноги и принялся рыть копытами землю, стараясь, чтобы комья летели в сторону бледного. Погарцевав некоторое время, Водяной Конь резко повернулся к извивающемуся пленнику черным блестящим крупом, занес заднюю ногу и медленно, по волоску, начал ее опускать.