Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

— Ваше величество! — Арциец в запыленной одежде, явно только что соскочивший с коня, вытянулся в струнку.

— Слушаю.

— Мы не можем перейти реку. Переправа разрушена. Со стен и из-за реки бьют пушки.

— Для моих солдат нет слова «не можем». — Брови регента слегка сдвинулись. — Если кто-то думает, что, оставшись на этом берегу, сохранит себе жизнь, он ошибается. Так и передайте. Повторите.

— Если кто-то думает, что, оставшись на этом берегу, сохранит себе жизнь, он ошибается.

— Правильно. Исполняйте. Заодно скажите, что на том берегу рассыпано золото и офицерские патенты.

Гонец, кто-то из полковых аюдантов, бегом бросился к коню.

— Вардо, — грузный человек со смышлеными глазами подошел поближе, — конный полк и шесть, нет, восемь орудий в помощь.

Годой присел на услужливо подставленный большой барабан и, слегка постегивая хлыстиком по голенищам красных сапог, дождался доклада о том, что резервы выступили. Оставалось чуть выждать и подать сигнал к началу штурма, но не прошло и получаса, как офицер из числа пришедших с Годоем тарскийцев доложил:

— Ваше величество! У восточного прохода снаружи «Серебряные»!

Михай удивленно приподнял бровь и якобы нехотя встал, хотя спокойствие давалось с трудом. Все, что напоминало о Шандере и Стефане, будило в тарскийском господаре страх и ярость, непонятные ему самому. Однако на красивом лице регента не отразилось ничего, разве что нижняя губа слегка выпятилась, выказывая презрение и скуку. Поднявшись на сторожевую вышку, Годой с удивлением рассматривал около сотни всадников в знакомых черных с серебром доломанах. «Серебряные» гарцевали на знаменитых таянских дрыгантах, которым взяться здесь было ну совершенно неоткуда. Рене еще мог протащить подземным ходом сотню-две человек, но лошади… хотя что это он?! Охрана Стефана стала охраной Арроя. В город они, само собой, не полезли, ждали в лесу и дождались. Затеяли свою любимую игру.

Несколько всадников стремительно подлетали к внешнему валу на пистольный выстрел и, ни мгновения не оставаясь на одном месте, выкрикивали оскорбления в адрес Годоя, сопровождая их красноречивыми жестами, понятными солдату любой армии, и вновь возвращались на безопасное расстояние.

Особенно усердствовал худенький юноша с каштановыми волосами. Годой узнал его — Стах Гери, любимчик Шандера Гардани… И знал этот Сташек вещи, которые воинам будущего императора слушать было совершенно не обязательно…

— Эй вы! «Дети империи», — ветер, как назло, дул к лагерю, и можно было разобрать каждое слово, — и как оно там, под горным кабаном?

— Михай! Тебе мунтские крысы все отгрызли или что-то еще осталось?!

— Что ж ваш Годой жену в Таяне держит? Он не может или она не хочет?

— Раки Гверганды благодарят тебя за завтрак…

— И ждут на обед!

— Михай, а правда, что ты в сапогах копыта прячешь?

— Копыта прячешь, а рога на всю Арцию видны!

— Ну, арцийцы, ну, молодцы! Нашли хозяина. Он вас научит…

— Ага, научит! Вчетвером сзади на одного!

— Эге-гой! Годой! Привет тебе от капитана Гардани!

— Давно он что-то тебе морду не чистил! Соскучился?… плешивый!

— Выходи, копытом тебе в рыло!

— И пониже!

— …!…!

— Ну и войско, гляньте только! Со всей Арции шваль собрали!

— Небось все помойки обегали!

Десятка три южан не выдержали и, вскочив на коней, вылетели в поле. Гнев плохой советчик: гвардейцы Годоя пошли по воду, но оказались в воде. Может, эльфы и были лучшими наездниками, чем «Серебряные», а атэвы управлялись с конями не хуже таянцев, но в Арции соперников у личной гвардии наследника Ямборов не имелось. Южане были неплохими конниками, но в равной схватке у них не было никаких шансов. Впрочем, таянцы и не думали убивать противников, задавшись целью довести их и так немалую ярость до исступления.

Не прошло и десятинки, как южане впустую разрядили свои пистоли, а их лошади ошалели, не поспевая за понуканиями седоков, пытавшихся угнаться за своими верткими противниками, не перестававшими осыпать этих «мулов, по недомыслию вскарабкавшихся на лошадей» насмешками одна гнусней другой.

Наблюдавшие за позором своих товарищей из-за земляного вала арцийцы только кулаки сжимали, а «Серебряные», словно всех предыдущих унижений было мало, схватились, нет, не за палаши, а за плетки, которыми владели в совершенстве.

Имперцы и не представляли, на что способно это на первый взгляд несерьезное оружие в руках мастера своего дела. Таянцы, впрочем, не собирались калечить своих противников; вместо старинных боевых плетей с вплетенными в кожу кусками свинца они прихватили так называемые мухобойки, которыми, выхваляясь друг перед другом, на полном скаку сбивали с заборов и стволов мух и ос.

«Серебряные» щадили лица и глаза противников, зато плечам, рукам и спинам несчастных южан, а также крупам их коней доставалось по первое число, и арцийцы не выдержали. Под насмешливые напутствия салютующих им плетьми таянцев они бросились под защиту своих пушек.

Спустить такое Годой не мог. Не из-за себя, тарскиец умел не то чтобы прощать, но отбрасывать несущественное. Дело было в гвардии. Самолюбивые южане запомнят, что регент позволил наглецам безнаказанно уйти, и не простят. Михай понимал, что совершает ошибку, но не совершить ее было бы еще большей ошибкой. Ворота открылись, и восемь сотен конных бросились на пять или шесть таянских десятков. Бузотеры и не подумали принимать бой, а, пришпорив своих дрыгантов, понеслись назад.

Разъяренные имперцы бросились в погоню. Похоже, таянские лошади начали уставать. То одна из них спотыкалась, то другая, всадники нещадно понукали коней, но расстояние между преследователями и преследуемыми неуклонно сокращалось. Несшийся последним Стах Гери, чей белоногий вымотался больше других, опережал передних всадников не более чем на два корпуса. Всадники вихрем пролетели мимо небольшого леска и теперь неслись меж неглубоких, но крутых оврагов. Странное дело, стоило последним преследователям миновать росший чуть в стороне от своих собратьев высокий каштан, как таянцы резко осадили коней и повернулись лицом к противникам, выхватив из седельных сумок пистоли, а из-за деревьев вылетело не меньше тысячи «Серебряных» и «Золотых». Тех, кто, не приняв Михая, ушел в Эланд позапрошлой осенью.

Наблюдавший за происшедшим в окуляр Годой едва не выругался. Болван! Сам мастер расставлять ловушки, он, как мальчишка, попался на самую простую приманку. Это не заскучавшая охрана, это вся имевшаяся в распоряжении Мальвани кавалерия, и как бы не с ним самим. Регент не мог допустить, чтобы на глазах у него и у всей армии рубили в капусту его гвардейцев. «Серебряных» даже в лучшие их дни было не больше тысячи, пусть у «Тигра» наберется еще тысяч пять, имперская кавалерия насчитывает в четыре раза больше. Что ж, он остался сегодня без штурма и наверняка потеряет пятую часть своих кавалеристов, но Рене потеряет всех. И Годой, отстранив порывавшегося возразить — хороший военный почти наверняка паршивый политик — Марциала, скомандовал: «Кавалерия, пошла!»