Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

В своем письме Бернар указывал, что не намерен вмешиваться в дела его святейшества, но не может позволить Святому воинству пройти через имперские владения и воспрепятствует присоединению к Святому походу своих вассалов. Более того, Базилек осведомлен о том, что далеко не все члены конклава разделяют мнение Архипастыря. Канцлер недвусмысленно намекнул, что империя поспособствует расколу Церкви и предоставит мятежным клирикам лежащую недалеко от Мунта Фей-Вэйю, чье имя тесно связано с именем Циалы Благословенной. Были и другие угрозы и намеки, но в сравнении с первыми они выглядели словно землянички рядом с ифранской дыней.

Феликс понимал, что унять императорского зятя вполне возможно. Если пустить в ход то оружие, которым так сильны церковники, и свои личные связи в Мунте — в свое время рыцарь Флориан входил в число друзей убитого при Авире принца Эллари. Увы! У Архипастыря не было времени, склока с Арцией при любом исходе помогала Годою, а рисковать единством Церкви на пороге потрясений, которые сулило лето, казалось безумием.

Феликс был вынужден ждать, копя силы в подвластной ему Святой области, собирая припасы и деньги, тренируя добровольцев, которым для того, чтобы примкнуть к войску, не требовалось разрешение сюзерена. Уже сейчас под Кантиской собралось не меньше десяти тысяч волонтеров, которые вкупе с двенадцатью тысячами отборного церковного войска представляли немалую силу. Только сила эта была связана по рукам и ногам бездарным императором и его обнаглевшими родственничками. Феликс видел, что единственным выходом станет ускоренный марш на помощь Рене, но сперва придется дождаться нападения Годоя на Эланд. Только вот дорога займет не меньше полутора месяцев, и все это время Аррою придется отбиваться в одиночку, а этого-то Феликс и не мог допустить.

Лейтенант Сарриж застал Архипастыря изучающим карту Пантаны. С той невероятной ночи в храме Святого Эрасти все свидетели явления великомученика и расправы над святотатцами держались вместе. Добори со своим аюдантом, брат Парамон и Ксавье Сарриж стали надежной опорой Архипастыря. Феликс не стал хитрить.

— Посмотри сюда. — Архипастырь ткнул пальцем в пантанские болота. — Тебе нужно добраться до этих мест и разыскать остров в болоте, который называют Убежищем.

Лейтенант с явным непониманием смотрел на Феликса, и тот со вздохом продолжил:

— То, что я тебя прошу сделать, конклав назвал бы ересью, но мы не имеем права оставлять Эланд без помощи. И по милости Бернара мы не можем ударить по Годою первыми.

— Еще бы! — Лейтенант подался вперед. — Но что мне делать в Пантане?

Карта, разглядываемая Рене, была родной сестрой той, на которую смотрел в Кантиске Архипастырь. Мало чем отличались от мыслей его святейшества и выводы герцога. Удар через Фронтеру имел смысл в начале месяца Иноходца, когда Эланд и север Таяны еще лежат под снегом, а Гремихинский перевал становится проходим. Если бы Годой оказался втянут в войну на юге, Рене получал возможность ударить через Внутренний Эланд. Вместе они бы могли победить, особенно догадайся таянцы поднять восстание. Пока же самым догадливым оказался Годой, успевший за зиму спеться с Базилеком. С другой стороны, войско, состоящее из отборного ядра Церковной гвардии и оравы добровольцев, среди которых попадались как прекрасно владеющие оружием нобили, так и крестьяне с дубинами, вряд ли выстоит против объединенных сил Тарски, Таяны и гоблинов. Вполне может случиться, что Годой Феликса разобьет, а поражение Архипастыря подорвет боевой дух защитников Эланда.

— Конечно, подорвет, — встрял Жан-Флорентин. — И не смотри на меня так. Мысли я читать не умею и вообще полагаю так называемое мыслечтение выдумками невежд. Зато я умею читать карту и знаком с твоим образом мышления, к тому же ты кое-что произносишь вслух. Очень мало, но достаточно, чтобы понять, если знать, над чем ты думаешь…

— Да ни над чем я не думал, — огрызнулся Аррой.

— И совершенно зря, — менторским тоном ответствовал жаб, — ибо существует только тот, кто мыслит. Ты же для человека рассуждаешь достаточно здраво, по крайней мере ты в состоянии понять одну притчу, которую я считаю своим долгом тебе изложить.

Рене Аррой промолчал, так как давно смирился с мыслью, что остановить Жана-Флорентина, рассказывающего одну из бесчисленного множества ведомых ему поучительных историй, невозможно. Жаб торжественно начал:

— Сразу же после Исхода никто не верил, что Светозарные, как они себя сами называли, ушли навсегда. Люди ушедшим богам доверяли, а те в общем-то неплохо с вами обращались. Впрочем, тебе бы подобное не понравилось. Ты — убежденный сторонник свободы воли и свободы выбора, а Светозарные были уверены, что они лучше других знают, что смертному делать можно и чего нельзя. Тогда очень приятно было жить тем, кто боится выбора, а выбор — это самое трудное, что только может встретиться мыслящему существу. Считалось, что право выбора, право принимать решение есть у богов, а прочим оно вроде и ни к чему, потому что…

— Ты, милый друг, по-моему, отвлекся, — напомнил адмирал. — Скоро сюда пожалуют Максимилиан с Эриком и Диманом, так что заканчивай.

— О, сколь суетливы люди, и как далеки они от высокого, — посетовал Жан-Флорентин, тем не менее возвращаясь к предмету беседы. — Так вот, сразу же после Исхода никто в него не верил. Постепенно стали появляться всякие проповедники, которые потом образовали эту вашу Церковь. Они ходили и говорили, что Светозарных нет, а есть Триединый, единый в трех лицах Создателя, Судии и Спасителя. Ну, ты же знаешь эту ненаучную и по сути ничего не объясняющую теорию, которая опять-таки подменяет собой право выбора…

— Жан-Флорентин, — холодно предупредил Рене, — если ты сейчас же не прекратишь, я расскажу про тебя Максимилиану, и веди с ним богословские споры сколько хочешь, а меня уволь. Мне россказни про Триединого без надобности. Раз он не может или не хочет нам помогать, не о чем и говорить.

— У тебя исключительно утилитарный подход к одному из самых сложных вопросов, — возмутился жаб, — но признаю, что в данной обстановке подобная точка зрения вполне обоснованна. Итак, знаешь ли ты, как первый Архипастырь святой Амброзий обратил в свою веру жителей Кантиски? Я говорю не о приукрашенном и позолоченном варианте, описанном в этом недобросовестном труде, который называется Книга Книг, а истинную историю. Ты меня слышишь?

— Слышу, — подтвердил Рене, — но Максимилиан, надо полагать, уже внизу.

— Ну, хорошо, — зачастил Жан-Флорентин. — В Кантиске, а это был большой по тем временам торговый город, находилось самое известное капище Светозарных. Это вполне объяснимо, так как каждый купец старался задобрить если не богов, то хотя бы их жрецов, которые вовсю баловались магией Света. Так вот, этот самый Амброзий взял да и сжег один из храмов. Самый красивый, кстати. И ничего ему за это не было, так как вместе со Светозарными исчезла и их магия. Ну, люди не то чтобы уверовали в Триединого, но увидели, что старые боги сами себя защитить не могут, а этот Амброзий с его приспешниками творит что хочет. Народ не стал спорить, когда те на месте разрушенного храма свой соорудили. Как говорит Диман: «Нахальство — второе счастье».