Вера Камша - ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая.

Девушка сладко спала, и Луи раздумал ее будить — его вчерашняя подружка оказалась в определенном смысле чудо как хороша; проснись она сейчас, они опять не выедут вовремя, а после рассвета охота — не охота, а так, забава для толстых негоциантов. Луи ловко собрал сорванную впопыхах одежду и совсем было собрался соскользнуть с сеновала, но его осенила мысль, показавшаяся удачной. Арциец мстительно улыбнулся самому себе и, порывшись в объемистом кошельке, вытащил тяжелое кольцо, которое и надел на руку девчонке, — так Митте, Проклятый ее побери, и надо. Камень, на который сорока положила глаз, достался смазливой поселянке, вот она разозлилась бы… Жаль, дражайшая родственница не узнает, какую шутку он сыграл. Луи подавил смешок — еще разбудишь эту курочку, свои же засмеют, что припозднился, — и спрыгнул вниз.

Ночь была звездной и прохладной, но племянник императора Базилека привык к походной жизни, и предутренний ветерок его приятно возбуждал, напоминая о грядущих охотничьих радостях. Проклятье! Он будет веселиться назло гадине-Бернару и сучке-кузине! В конце концов, на Арции свет клином не сошелся, а корона ему, что б там ни лепетала Митта, нужна не больше кардинальского посоха. В жизни и без этого много хорошего. Если б только к нему не прилип этот старый зануда Матей, поклявшийся собственноручно связать проштрафившегося принца и привезти в Мунт, чуть тот вознамерится покинуть Гаэльзу. Ну да ничего! Рано или поздно старому перечнику надоест таскаться по охотам и пирушкам, и тогда прости-прощай, Арция! Мир велик, а принц Луи молод, силен и желает радоваться жизни.

Императорский племянник скинул рубаху, легко вытащил из аккуратного колодца с резным, украшенным фигурками журавлей навесом бадью и с наслаждением опрокинул себе на голову. Стало холодно и очень весело. По-волчьи отряхнувшись, принц распахнул ногой дверь в дом, где ночевали его сигуранты, и жизнерадостно проорал бездельникам, чтоб вставали, еще раз доказав, что, какой бы бурной ни была ночь, он, Луи Гаэльзский, все равно встанет раньше всех.

В доме раздалось недовольное ворчание и кряхтенье людей, которым помешали досмотреть предутренний сон, но друзья и сигуранты протестовали недолго. Те, кто связался с полоумным принцем, согласившись разделить с ним его полуизгнание-полуарест, понимали, на что идут. Луи был не из тех, кто будет сидеть в Гаэльзе и замаливать грехи, он постарается наделать кучу новых.

Небо только начинало светлеть, когда два десятка всадников покидали гостеприимную деревушку. К вящему неудовольствию Луи и его приближенных, у околицы к ним присоединился немалый отряд вооруженных всадников под командованием неразговорчивого лысого крепыша. Принц скрипнул зубами, но смолчал, только послал своего чалого вперед. В конце концов, он императорской крови и имеет право ехать впереди, а этот Матей — как только отец его терпел? — пусть глотает пыль из-под копыт… Хотя какая пыль по такой росе? Принц в глубине души был человеком справедливым и признавал за своим добровольным сторожем тьму достоинств. Матей был неутомим, смел и верен раз и навсегда принесенной присяге. Впрочем, за последнее качество изгнанник готов был его убить. Другой на месте барона позволил бы молодежи развлекаться, а сам сидел бы себе в городке, попивая местное — очень неплохое — яблочное вино, да бросал бы кости с такими же ветеранами. Так ведь нет! Старый волчара таскается за ними, как хвост за собакой!

Принц невольно расхохотался от пришедшего в голову поэтического образа, а затем еще раз, когда представил, как вставляет его в посвященный кузине мадригал. В том, что принц Гаэльзский оказался выслан в свои якобы владения, виновата была именно Митта, как бы она ни корчила оскорбленную невинность. Невинность с ней и рядом не ночевала. Кузина родилась блудливой и жадной, хоть и до невозможности красивой. Даже не просто красивой, горело в ней что-то такое, мимо чего не мог пройти ни один мужчина. Как замерзший путник мимо таверны. Ха! Именно Митта затащила его в постель, а потом, когда их застукали, подняла вопль, будто циалианка какая-нибудь…

Впрочем, она на сей раз тоже нарвалась. Бернар соглашался терпеть красотку в Мунте не больше, чем самого Луи, и все равно это было мерзко! Ни вино, ни женщины, которые в Нижней Арции и хороши, и податливы, ни столь любимая принцем охота не позволяли забыть о нанесенном оскорблении. Его, любимца всего Мунта, вышвырнули из столицы как напаскудившего щенка, да еще навязали ему целую ораву стражников. А барон Матей вызвался его караулить, чтобы он, видите ли, еще больше не опозорил память отца. Бред какой! Принц пустил в ход шпоры, и чалый обиженно заржал — не привык к подобному обращению, да и в шпорах не нуждался. Хозяину было довольно чуть тронуть шенкелем, и Атэв птицей понесся бы вперед. Бедный жеребец не понял, за что ему с утра такое невезение, но честно прыгнул вперед и галопом помчался по лугу.

Ксавье Сарриж обреченно созерцал увязнувшие по колено кривые деревья и высохший прошлогодний тростник, средь которого настойчиво рвались к низкому небу зеленые шпаги новых побегов. Лейтенант Церковной гвардии почти не спал, не скупился на ауры, меняя лошадей, и только на последнем постоялом дворе, за которым тракт круто уходил в сторону, огибая пантанские болота, понял, что самое трудное впереди. Эльфы, если они действительно прячутся в здешних местах, позаботились о том, чтобы смертные ничего не заподозрили. При умении Светорожденных колдовать и дружбе со всяческими тварями и растениями это было легче легкого. Как Ксавье ни пытался найти выход, в голову не приходило ничего. Оставалось положиться на удачу, что он и сделал, свернув с проселка, соединявшего две забытые Триединым деревушки с трактом, на глухую лесную тропинку, которая и привела его к краю болот, перебраться через которые, не имея крыльев, не взялся бы никто.

Лейтенант сделал единственное, что ему оставалось, — медленно двинулся вдоль берега, время от времени заходя по колено в мутную воду и вглядываясь в даль. Пейзаж разнообразием не отличался. Темная вода, кочки, опять вода, тростники, выродившиеся от обилия выпивки деревца, кусты ивняка, окруженные желтыми болотными цветами.

Белки и птицы, которыми Босха просто кишела, не обращали на одинокого путника внимания, а кроме них он никого не встретил. Ночами Ксавье слышал, как неподалеку блаженствуют кабаны, дорвавшиеся после зимы до обильной пищи и роскошной мягкой грязи. Прошлой ночью перед самым лицом лейтенанта проплыла большая мягкая птица и уселась на соседнем дереве, лупая круглыми желтыми глазищами и издавая вопли, похожие на скрип двери брошенного дома. Крепкая гнедая лошадка, имевшая несчастье разделять общество Саррижа в этом путешествии, беспокоилась, ее хозяину тоже не спалось.