Татьяна Патрикова - Особенности эльфийской психологии

— А ты сможешь? Сможешь хоть к кому-то из нас отнестись серьезно? — спросил он.

— Нет, — это простое слово тяжело мне далось. Я смял в пальцах наволочку подушки, на которой лежал, и прошептал, не в силах придумать, как еще ему объяснить: — Серьезно не получится, Ир. Как бы мне того ни хотелось. Для девушки из вашего мира я смогу быть лишь временным увлечением.

Он ничего мне на это не сказал. Не уточнил. Просто встал с кровати и ушел обратно к компьютеру. Услышал, как скрипнуло под ним компьютерное кресло. И почувствовал себя последней сволочью. Конечно, он так и не понял, о чем я. Услышал совсем не то, что должен был, если бы знал настоящую причину. Но как, как я мог ему сказать? Он ведь не поймет, уверен. Попытается все исправить. А я не хочу. Сегодня, после визита к родителям, я окончательно понял, что не хочу. Вот и все. Но…

Сам не знаю, как так происходит. Наверное, это сильнее меня. Встал. Пошел к нему. Ир сидел перед компьютером и даже мышкой не щелкал. Просто пустыми глазами пялился в экран. Обидел его. Он ко мне со всей душой, а я оттолкнул. Похоже, стал для него первым и единственным другом в жизни. То, что у них было с Барсиком — не более чем приятельские отношения, выгодные им обоим. Со мной все по-другому, он готов открыться мне. Да уже открылся. Как я теперь смогу смолчать?

Подошел к нему сзади. Компьютерное кресло у меня невысокое. Мои руки удобно легли на плечи мерцающего. Он вздрогнул, замер, а я сказал. Голос звучал надтреснуто, почти хрипло. Негромко. Кто же сможет орать, обрекая и себя, и его? Но в первую очередь, конечно, себя.

— Помнишь женщину, которая подарила нам Бандита? Сколько, по-твоему, ей лет? — начал издалека — не мог иначе.

Он, не задумываясь, ответил:

— Триста, может быть, триста пятьдесят.

— Нет. Не знаю уж, почему ни твой, ни мой переводчик наше с тобой представление о возрасте друг друга не переводят… — начал я, но он перебил, пытаясь спешно объяснить, глотая окончания и не всегда договаривая предложения до точки.

— Потому что переводчики не фиксируют временные промежутки… Они живут колониями, больше всего напоминающими изумрудную породу с вкраплениями кварца… Они — камни, по сути своей… Для них не существует времени в нашем понимании. Оно для них всегда стоит на месте… в этом… в этом все дело… — и тут же, без перехода, спросил меня: — Это важно?

Вздохнул.

— Бабушке Шуре восемьдесят с хвостиком. В моем мире люди редко доживают до таких преклонных лет. Иногда еще до девяноста, но сто — это уже недостижимый идеал, да и, начиная с семидесяти, — это глубокая старость. Моему отцу сорок восемь, мне двадцать три. У вас один курс — восемь лет. В лучшем случае меня хватит на два таких курса. Через шестнадцать лет мне будет уже под сорок, изменится мировоззрение, изменюсь я сам, и внешне, и внутренне, а вы останетесь все такими же. Ты останешься, — еще тише добавил я. Потом не удержался, склонился к его волосам и на миг прижался губами к макушке. Отстранился, выдохнул: — Прости, — попытался отойти, но он перехватил мою руку у себя на плече. Обернулся.

— Но ведь можно найти способ продлить… — начал Ир, но я отрицательно покачал головой.

— Не хочу смотреть, как умирают мои младшие брат и сестра, а я остаюсь вечно молодым и здоровым.

— Но они…

— Ир, это не обсуждается.

— Так, значит, поэтому только мимолетное увлечение? Прихоть? А я? Дружба как? Не хочешь видеть, как они умирают, но согласишься, чтобы я смотрел, как умираешь ты? — Его глаза сузились.

Я осторожно высвободил руку, в которую мерцающий успел вцепиться. Покачал головой:

— Давай не будем травить друг другу душу, хорошо? — развернулся и ушел в душ.

Скоро уже утро, а сна ни в одном глазу. Беда просто. А ведь завтра у нас матч. Да и командоров мы с Иром вытащили из постели из-за Ники. Бедолаги. Вот уж кому не позавидуешь. Именно такими мыслями я забивал голову только затем, чтобы не думать, что только что произошло в спальне. Чтобы всерьез не задумываться о предложении Ира. Пока был у родителей, успел пообщаться с братом. Ему исполнилось шестнадцать, он в десятом. В следующем году в универ поступать. Отец снова против. Меня в пример приводит, дескать, не пойди я в этот вертеп разврата, не слетел бы с катушек и по парням таскаться бы не стал. Разубеждать отца бесполезно. Но Илюшке я своей судьбы не желаю. Зарабатываю теперь прилично, если что, заберу брата к себе, и будет от меня в универ ездить. Как при этом быть с моей новой работой и особо ретивыми мерцающими друзьями, потом придумаю. Решать проблемы по мере их поступления — вот мой девиз.

Андрей и Марфинус

Проспали мы безбожно. Но, судя по всему, не мы одни. Матч был назначен на утро, но, когда мы с Иром, не выспавшиеся, голодные и злые, наспех одевшись, выползли из моей уютной квартирки и добрели до оборудованного за эту неделю футбольного поля, выяснилось, что раньше чем в три часа пополудни никто играть не собирался. Сообщил нам об этом удрученный таким поворотом дел Фарид. Разумеется, мы с Иром оба тут же заползли обратно. Ради такого случая мой мерцающий друг даже не поленился портал от казарм прямо в класс открыть. Можно, конечно, было тут же забраться в кровать, но желудок на подлете к вожделенной подушке выдал предательскую трель, и Ир чуть ли не пинком загнал меня на кухню, заявив, что сам готов сожрать носорога. Я тут же заинтересовался, что же это за зверь такой, если мой переводчик так перевел название. Ир окинул меня скептическим взглядом и заявил, что в самое ближайшее время вплотную займется моим образованием. Напрягся, особенно в тот момент, когда он в сторону еще и добавил: «А то так и помрешь неучем». Конечно, мерцающий, как и я, прекрасно помнил наш вчерашний разговор, но вчера перед сном мы оба постарались о нем забыть. Были так вымотаны, что получилось. И вот сегодня с утра вспомнилось.

Ир завозился у плиты, ставя чайник, я сделал вид, что срочно потребовалось что-то из холодильника. Это позволило замять неловкость от повисшей после его слов неприятной паузы. Но осадок все равно остался. Я выпрямился, вынул зачем-то томатный сок, хотя по утрам обычно чай употребляю. Ир закончил возиться с чайником и повернулся к холодильнику. Мы так и замерли напротив друг друга. Нас спас стук в дверь. К выходу с кухни я был ближе, поэтому пошел открывать.

В классе меня ждали Машка, Алый и какой-то неизвестный мне темный. Напрягся еще больше, чем с Иром. Что там у них еще могло произойти? Темный с любопытством разглядывал наших котят, которые затеяли шуточную возню прямо на первой парте. Я кивнул ему и с вопросом уставился на стоящих у моей двери «колокольчиков».