Сергей Чичин - Поход клюнутого

Меж тем сержант Гилберт, тяжело трусящий через площадь, заметил живописный дуэт и слегка изменил курс, чтобы почтить ночных гуляк вниманием. Дышал сержант тяжело, со всхрипами, так что повод остановиться вышел для него большой удачей.

— Вы чего тут?

— Подышать вышли и совсем ничего не ломаем, — спешно отмазался Бинго. — Дварф хотел сломать и спереть вон того конного дядьку, да я не дал.

Торгрим поперхнулся возмущением.

— В городе ад кромешный поднялся, — сообщил сержант, не уделив внимания дварфовым криминальным намерениям. — Всю стражу созывают в трущобный квартал, где буйствует магическое явление.

— Ты дыши, дыши! — Торгрим участливо похлопал сержанта по плечу. — А то скиснешь, не добравшись. Уж не сомневайся, мы поможем! Нам все равно делать нечего.

— Кому и нечего. — Бинго за плечом сержанта скорчил страшную рожу. — Настолько нечего делать, чтоб с магическим явлением бороться, мне с детства не было!

— Мимо зла и безобразия проходить не должно, ибо кто сокрушит несправедливость, как не мы? Расскажи, сержант, пока пыхтишь, — что стряслось вдруг посреди ночи?

— Да всё художники эти. — Сержант мученически потряс головой. — Понаехали на глупый фестиваль, и ну паскудить. Вон в трущобах, в азарте творческого спора, возвели из конского навоза статую, а она возьми да и случись похожа на нашего городского верховного мага! Я сам видел, как есть он — пузатый, кривоногий, в шляпе и вместо носа морковина. Ну, а ноне эта статуя возьми да и оживи и поди крушить все ночлежки, где эти молодые дарования, что ее слепили, ночью гнездятся! Докрушит этих — может дальше пойти, а в иные районы, более респектабельные, пускать ее настрого не велено.

— Вот так штука! — Дварф только руками развел. — И часто у вас такое?

— Чтоб дерьмостатуи буйствовали? Помилосердствуй, добрый дварф, да я про такое и в сказках не слыхивал.

Торгрим метнул яростный взгляд на Бинго. Тот невинно пожал плечами — мол, извините, что рядом стою.

— Что ж, сержант, пойдем глянем на твою статую.

— Лопаты возьмите да вилы, — посоветовал Бинго со знанием дела. — Мечами дерьмо не урезонить, я не раз пробовал.

— И ты не отлынивай!

— Не буду, но спервоначалу схожу гляну на всамделишного мага, с которого статую делали. Видывал магов огненных, воздушных, земных и водных, но чтоб говенного?

— К магу послали уже гонца, чтоб помог, чем может. — Гилберт нахмурился. — Ты это что же, полагаешь, он сам руку и приложил?

— А что, не мог?

— Да, по мне, всяк, кто не мечом на жизнь зарабатывает, одной ногой преступник, другою же мошенник… Нету у меня к таким доверия. Так что осторожней там — вон его башня, отсюда видно, как светится.

— У конюшни встретимся, — буркнул дварф. Перспектива передохнуть от назойливого гоблина его, чего уж греха таить, крепко порадовала. — Руки там не распускай зря и факел верни на место. Веди, сержант, раз уж тут у вас такие гуляния, не хотелось бы их прохлопать!

— Вам гулянки, а мне работа. — Сержант подобрал меч и устремился в уличную темень.

Бинго посмотрел, как дварф вслед за проводником исчезает за углом, обругал себя за неуместную активность — нет бы притулиться за Торгримовой спиной, зачем-то же вызвался на самостоятельный вояж, который еще неизвестно чем чреват, — развернулся и трусцой направился в сторону подпирающей небо башни, на верхних ярусах которой действительно ярко горел свет, судя по интенсивности, магический. Факел он, конечно, забыл пристроить на место и спохватился на этот счет, только отбежавши от держака на приличное расстояние. Что ж, не возвращаться же теперь? Но и при себе его держать тоже ни к чему: и в темноте выдает, и пользы темновидящему никакой… так что, походя, широко размахнулся и запустил его на ближайшую крышу, а сам прибавил шагу.

Торгрим, следуя за сержантом, через какое-то время оказался в квартале, где уже успел побывать, подыскивая постой, да так и ушел ни с чем, не пожелав проталкиваться через великое множество оборванных художников-неудачников и прочего сброда. Сейчас большинство этого люда трусливо жалось по стеночкам, охотно пропуская вооруженных стражников, стекающихся в трущобы со всего города.

Погромщика долго искать не пришлось — массивная фигура самых нелепых пропорций нашлась около полуобрушенного постоялого двора, чьи стены долбила корявыми ручищами с упорством неврастеника. Полдюжины стражей, суетящихся вокруг, старательно пихали ее копьями и алебардами, но блестящие в факельном свете острия бессильно соскальзывали с землистой фигуры, даже не оставляя на ней вмятин. Голем не обращал на стражей никакого внимания — методично вздымал узловатые руки и обрушивал их на хлипкие дощатые стены, с каждым ударом вышибая фонтан щепы, а то и обширные куски досок. Крыша крушимого здания уже перекосилась и оползла на сторону, в одном из углов разгоралось пламя из обрушенного камина, а многоголосые причитания со всех сторон обращали картину в фантасмагорическую немузыкальную дискотеку.

— Стремгод ведает что… — Выдохнул сержант, опять сбившийся с дыхания. — За что ж нам такая напасть? В чем провинились?

— Потом попричитаем, старина. — Торгрим с сожалением придавил содержимое трубки, которую так и нес в руке, жестким пальцем и заправил ее за пояс. — Ну-ка, я попробую для начала по старинке… не возражаешь?

— Сделай милость, друг. — Сержант приглашающе махнул рукой. — Эх, стар я стал для таких приключений… лет двадцать тому и сам бы…

Дварф вытянул из-за спины секиру и мягким боевым шагом выдвинулся к голему, обходя его со спины. Гилберт замахал своим, чтоб не препятствовали, и те охотно отступили, давая простор. Торгрим набычился, сгоняя силу в руки, резким рывком добрался до статуи и влупил со всего маху, как давно уже бить не приходилось, ибо не встречалось ничего достойного истинной силы подгорного народа.

Секира рассекла воздух сияющим росчерком и шарахнула голема промеж лопаток. От удара металлическое топорище загудело, а в дварфийских плечах почувствовалась приятная дрожь… Вот только результат оказался неожиданный — вместо того, чтобы разрезать навозного буяна или хотя бы расколоть его, как колоду, лезвие оставило неглубокую борозду и отлетело, слегка позубрившись.

— Ничего себе навоз, — ошалело пробурчал дварф. — Чем вы только лошадей кормите?

Замахнулся снова и рубанул опять — на сей раз уже не по широкой спине голема, а по ноге, опытно выбрав наиболее тонкое место. Секиру отбросило вновь, но на сей раз Торгрим уже не удивился и не отступил — ударил снова, снова и снова, раз за разом углубляя борозду и вырубая тонкие стружки магически отвержденной субстанции. Каждый удар вредил любовно отточенной кромке лезвия куда заметнее, нежели реципиенту, но на то и оружие — при всей любви к нему дварф отродясь над ним не дрожал и не щадил, как никогда не щадил и себя самого, многие годы без устали и остатка вкладываясь в боевые упражнения. На третьем десятке ударов големское колено истончилось вдвое против начального варианта, но так и не вынудило погромщика отвлечься от стеноломания.