Елена Грушковская - Великий магистр

Как бы описать это чувство? Если у вас когда-нибудь были проблески воспоминаний из прошлой жизни, то вам оно, наверно, должно быть знакомо. Именно ощущение чего-то знакомого стрункой запело во мне и вывело из равновесия, и я заметалась, припадая то к одному стволу дерева, то к другому.

— Вика, ты чего? — недоумевая, спрашивали меня ребята.

Со стороны казалось, будто я пытаюсь расслышать что-то в глубине стволов. На сердце давила тоска, я не находила себе места от беспричинного беспокойства, которое опутывало меня душным коконом. Я пыталась его разорвать, но только ещё глубже увязала.

— Да что с тобой, скажешь ты или нет? — воскликнул Деррен, «волк» из моей группы, хватая меня за плечи.

— Погодите, ребята, — пробормотала я, садясь на корточки и прислоняясь к стволу дерева. — Погодите… Сейчас.

Я помассировала виски, пытаясь успокоиться, а все стояли и смотрели на меня с тревогой. Деррен присел передо мной и осторожно взял за руки.

— Вика, тебе плохо? Если ты плохо себя чувствуешь, может, отдохнём?

Я замотала головой. В ушах звенело, руки и ноги похолодели. Усилием воли я заставила себя подняться.

— Нет… Не будем останавливаться, а то выбьемся из графика движения…

Приборы снова забарахлили, даже с компасом что-то случилось, и пришлось ориентироваться по чутью. Струнка тревожной тоски звенела всё громче и невыносимее, земля качнулась под ногами, и я остановилась, обняв дерево.

— Ну, что опять? — спросил Деррен.

— У меня такое чувство, будто мне знакомы эти места, — пробормотала я.

Деррен усмехнулся.

— Ещё бы… Мы тут уже столько петляем, что мне тоже кажется, что я вижу знакомые деревья и кочки. Но это только так кажется, Вика.

— Нет, это другое, — сказала я. — Мне кажется, я была здесь когда-то… давно. Много лет или даже… веков назад.

— Ну и ну, — присвистнул Деррен озадаченно.

Моя струнка привела нас в очень странное место… Похоже, здесь находилось когда-то что-то вроде языческого капища. Всё было похоронено под толстым слоем земли, но передо мной вдруг вспыхнула картинка: каменные глыбы и вырезанные из цельных брёвен идолы… похожие на крылатых людей. Крылья сложены за спиной, а в руках какие-то странные предметы… Я моргнула, и картинка исчезла.

От невыносимой тоски хотелось плакать. Щупая ладонями землю, я чувствовала ИХ… Они были здесь. Точнее, их тела. Зарываясь пальцами в траву, я помертвела от волны скорби, накрывшей меня с головой. Я… Я ТОЖЕ ЛЕЖАЛА ЗДЕСЬ. Что-то горестно отзывалось во мне, как будто я пришла домой, но вместо дома нашла пожарище — то, что осталось от дома… Вот почему меня так сюда тянуло, вот почему мне было так странно, тоскливо и страшно здесь.

— Вик… Да что опять такое! — Деррен стирал слёзы с моих щёк. — Сейчас-то что случилось?

Я пробормотала:

— Кажется, я… Я похоронена здесь.

Да, это прозвучало более чем странно, учитывая то, что я, произнося эти слова, находилась не под землёй, а на ней — на коленях, с пальцами, вплетёнными в траву. Слёзы капали из глаз безостановочно.

— Да ты что, Вика! Ты же — вот она, живая!

Сквозь застилающую глаза пелену слёз я взглянула на группу. Они смотрели на меня так, будто я была не в себе. А я и впрямь находилась сейчас где-то в другом месте… или времени.

— Нет, не в том смысле… — Было очень трудно подбирать слова: моя душа будто перестроилась на иной, древний язык, и настала странная растерянность и неуверенность в том, правильно ли я говорю. — Не я, а мой крылатый… Тот, чью силу я в себе ношу, лежит здесь. Это… могила последних из них. А древние племена, жившие здесь когда-то, видимо, обожествляли их… или считали какими-то духами… Поклонялись им… Не знаю.

— Гм, — промычал Деррен озадаченно. — И как ты это узнала?

— Она — достойная, этим всё сказано, — перебил его другой «волк», Вальтер. — Они чувствуют больше, чем мы.

— А при чём тут древние племена? — спросил Деррен.

— Здесь было место поклонения.

Это было последнее, что я смогла из себя выдавить. Сев под деревом и прислонившись спиной к стволу, я полностью отдалась тоске. А что бы почувствовали вы, если бы вдруг нашли собственную могилу?

Все мои чувства пришли в полное расстройство, я не могла сейчас ни ориентироваться, ни отвечать на вопросы. Группа топталась на месте, а я уносилась душой в скорбные дали, сквозь время, к своим истокам, к истокам другого мира…

— Вик… А Вик! Ну, давай… Приходи в себя как-то, — прорезался сквозь века голос Деррена. — Мы должны двигаться.

Я открыла глаза. Моя крылатая душа рвалась к небу над верхушками деревьев, а тоска держала её у земли…

— Ну, оживай давай…

Я даже не отреагировала, когда рука Деррена обняла меня за плечи, но вздрогнула, услышав грозный голос:

— А ну-ка, убрал от неё руки!

Нас нашла группа Конрада.

— Да я что… Я — ничего, — сказал Деррен, встав и отойдя в сторону.

Надо мной склонилось лицо Конрада с нахмуренными бровями. Ревность… Какое неуместное здесь и сейчас чувство. Мелкое и смешное.

Но уже через секунду её заглушило беспокойство.

— Вика… Козочка, ты что как неживая?

Он взял мои безжизненно повисшие руки в свои, окинул остальных хмурым и тревожным взглядом.

— Что случилось? Что с ней?

— Да не знаю, она вдруг начала странно вести себя, беспокоиться… Сказала, что здесь, — Деррен обвёл рукой место, — могила крылатых.

Конрад закрыл глаза, приложил руку к земле. Снова открыв глаза, он сказал:

— Да, похоже на правду. — И, склонившись ко мне, стал щекотно целовать меня в нос, в глаза и брови. — Козлёночек мой… Ну давай, приходи в себя. Всё хорошо, я с тобой.

Его живительные поцелуи пробудили во мне — меня саму, отделили меня от крылатого и от тоски. Он положил руки мне на плечи, и мне в солнечное сплетение вошло тёплое и мягкое: «Мы — достойные. Мы — одно целое». А ещё он сказал: «Я люблю тебя». Мои ожившие руки поднялись и обвили его шею.

— Кон… Здесь лежит мой крылатый… — прошептала я ему в шею.

Секунда — и я уже стояла на ногах, поддерживаемая Конрадом. Он тоже был достойным, и он один понимал меня, а остальные могли только смотреть с удивлением и беспокойством.

— Тридцатиминутный привал, — распорядился он. — Мы скоро вернёмся.

Теперь, в его присутствии, мне стало гораздо легче: он подставил мне плечо во всех смыслах этого выражения. Пока встретившиеся группы располагались для передышки, мы с ним отошли в лес, чтобы скрыться от их взглядов.

По круглым камням, усыпанным жёлтыми листьями, журчал ручей. Конрад, присев, подставил под серебристую струю руку, набрал пригоршню воды и умыл лицо. Я последовала его примеру: после многокилометровой эстафеты по лесам с сундуком это было очень кстати. Холодная вода освежала и бодрила, а грустное осеннее солнышко, пробивавшееся сквозь лесной шатёр, блестело на ресницах радужными пятнами.