Тамара Воронина - Надежда мира

Тан Хайлан объявил, что у него спешно образовались дела в столице, а менестрели могут быть свободны. Он, тан Хайлан, весьма рад, что провел эти восхитительные дни и не менее восхитительные ночи с такой очаровательной парой, он выражает надежду, что в следующий раз (лицо Риэля на миг исказилось) все будет так же замечательно, что милая девушка Женя сохранит о нем столь же теплые воспоминания и что они непременно увидятся еще, потому что часы, проведенные с ней, невозможно ни с чем сравнить. И тому подобное в издевательски-витиеватом стиле. Владимира Ильича сотоварищи на тебя нет. А лучше Ли Харви Освальда.

Женя торопливо собрала вещи, уже вытащенные заботливой Ариссой из шкафа, молниеносно переоделась: мести дороги юбками ей совершенно не хотелось – и вскинула на плечи рюкзачок. Арисса сунула ей в руку корзинку, тан Хайлан поцеловал ее в щеку, а Риэля – в губы и простился.

Риэль молчал, шел вперед с какой-то неуклонностью, размеренно, но в таком темпе, что Женя едва за ним поспевала, почти бежала, стараясь не отставать, и только одна мысль крутилась в голове: что же он чувствует сейчас и не лучше ли для него было привычное одиночество, он бы благополучно грыз себя изнутри, и ни с кем бы не нужно было делиться болью унижения… Как бы ему втолковать, что и с ней – не нужно, сиди себе и молчи, ничего не рассказывай, ничего не объясняй, с друзьями и молчать можно… Женя давилась слезами и кляла себя за неуместную слабость: она-то с чего реветь собралась, ее никто и никак не обижал, наоборот, комплименты говорили и ручки целовали…

В конце концов она споткнулась и растянулась во весь рост, корзинка откатилась далеко в сторону, хорошо хоть, закрыта была. Женя пробороздила носом толстый слой пыли на дороге и звучно чихнула. Риэль, не заметивший ее падения, услышал странный звук, оглянулся, увидел, как она ворочается, стараясь встать, а почему-то не получалось, кинулся к ней, поднял и вдруг сильно прижал к себе, ей даже больно стало.

– Извини, – тихо сказал он. – Я просто сам не свой. Ушиблась?

– Нет, – ответила Женя ему в плечо. – Я понимаю, не обращай на меня внимания. Я даже коленки не разбила, даже руки не ободрала, тут столько пыли, что даже падать мягко…

Он поцеловал ее куда-то в волосы, потерся о них щекой.

– Я не могу не обращать на тебя внимания, Женя. И, главное, не хочу. Извини, я не подумал, что выше тебя и шаги у меня больше.

Ты вовсе обо мне не думал. Ты вовсе меня не видел, как не видел деревьев, птиц и солнца, уже заметно склонившегося к западу. Если ты и видел что, так только самоуверенную рожу тана Хайлана или последний взгляд Матиса. Скотина Матис, лучше бы тебе и в самом деле умереть, потому что если ты попадешься живым мне в руки, вообще пожалеешь, что на свет родился.

– Устала? – нежно спросил Риэль. – Еще с полчаса сможешь пройти? Вон там, – он показал рукой на рощицу, – озеро очень хорошее, мелкое, вода совсем теплая, даже зимой. Ты пропылилась вся.

Он подхватил корзинку, взял Женю за руку и свернул к рощице, стараясь идти помедленнее. Только лицо все равно напоминало маску, и взгляд обращен куда-то внутрь… или в прошлое.

Рощица и правда была этакой Аркадией, на ветках сидели нахальные корольки, совершенно людей не боявшиеся, и пересвистывались нежными голосами. Риэль раздвинул ветки, показал Жене озерцо и занялся костром, пока она торопливо окуналась в действительно теплую воду и прополаскивала одежду. Вряд ли они пойдут сегодня дальше. А если честно, Женя и физически не сможет, устала смертельно, потому что за эти несколько часов они отмахали бог знает сколько миль.

Риэль уже набрал хвороста для костра, виновато улыбнулся Жене и пошел к озеру, а Женя занялась ужинообедом – есть хотелось уже очень-очень. В корзинке, естественно, была еда: крупная жареная птица, видом похожая на утку, вкусом – на индюшку. Женя решила ее разогреть: чуточку воды на дно – и на огонь, схватила кастрюльку и побежала к воде.

Голый до пояса Риэль умывался, и, увидев его спину, Женя ахнула: на белой коже отчетливо выделялись следы ударов, небольшие синяки, царапины. Он вздрогнул, выпрямился, повернулся – и на груди тоже синяков хватало. Что-то его испугало, потому что он подбежал, торопливо ее обнял, начал успокаивающе гладить по голове.

– Женя, все нормально, ничего страшного, не надо принимать все так близко к сердцу.

Женя вырвалась и возмущенно выпалила:

– Ничего себе – в порядке! Он тебя бил, ты же весь в синяках!

Риэль печально улыбнулся.

– Он меня целовал, и только потому я весь в синяках.

– А губа разбита – тоже целовал?

– Нет, дал по физиономии. Но я сам напросился, честно. Ляпнул не подумав и получил.

– А…

– Женя! Набирай воду и пойдем обратно. Я тебе объясню все, как только ты возьмешь себя в руки. От тебя сейчас лесной пожар начнется.

Он поднял мокрую рубашку, башмаки (заходя в воду, он разулся и закатал штаны) и пошел впереди. Вообще, синяки и правда походили на засосы, да и пальцы при особо крепких объятиях могут такие следы оставить, Женя по себе знала, был у нее однажды неистовый любовник, так она эти следы бурной ночи с удивлением обнаруживала поутру, глядя на себя в зеркало, а, так сказать, в процессе ничего такого не замечала. Но вот несколько красных полос оставили не поцелуи!

Она торопливо зачерпнула воды в ручейке, вернулась к костру и занялась готовкой. Риэль, обняв руками колени, наблюдал за ней.

– Он только в конце так разошелся… Когда иначе у него не получалось . Я-то бы обошелся, а ему непременно надо что-то кому-то доказать, кого-то убедить, что он самый могучий в постели. Вот и убеждает… Каков бы он ни был, он замечательный любовник, Женя.

Она села рядом и положила голову ему на плечо. Может, если он не будет на нее смотреть, ему будет легче? Голос даже не ровный – без интонаций, безжизненный.

– У тебя ведь и в самом деле не было выхода.

– Был. Я еще после первого раза мог пойти в лес и удавиться на первом же дереве. Или вены вскрыть. Только я не могу. Я не очень-то верю в богов, не в их запретах дело. Но так меня воспитали, наверное, – что дано судьбой, надо выдержать. А может, мужества не хватает.

– Это не выход, – покачала головой Женя. – Это бегство.

– А разве я не бегу?

И лучше бы голос оставался безжизненным, потому что такая горечь и боль убьет быстрее вскрытия вен.

– Я так и бегу, не знаю куда, не знаю, от кого, без цели. Уговариваю себя, что я, мол, менестрель, мне и положено, да только я нигде никогда не задерживаюсь дольше, чем на две недели, что-то поднимает меня и гонит дальше.

– Почему ты считаешь, что это бегство?

– А что? Потребность? Ерунда, Женя, не может нормальный человек жить без всего. Без дома, без привязанностей, без друзей. За всю жизнь у меня было только два друга, и обоих я потерял. Со мной рядом опасно быть, Женя. И твоих забот я не стою: прижмет – предам.