Тамара Воронина - Странница

— Шлепал по попке, — улыбнулся шут. — У вас мягкие наказания. Да и узнавал ты… Вряд ли люди приходили к тебе с жалобами.

— Разве твоя мать пришла к королю с жалобой?

— Ну если б и пришла… Очень может быть, что на ее жалобу и не посмотрели бы, если б вдруг тогда заново с эльфами договорились, — честно ответил шут. — Я ж не пытаюсь доказать, что люди лучше. Просто мужчины порой ведут себя, как скоты. И люди, и эльфы. Но вы всегда считали себя выше нас, хотя точно такие же скоты.

— Выговорился?

— Гарвин, не смотри на меня так, все равно не боюсь. Хочешь подраться? Давай. Накостыляешь мне и будешь счастлив.

— Не уверен, что он тебе так уж легко накостыляет, — попробовал сгладить напряженность Милит, — он не самый замечательный боец у нас. Он все больше по части магии.

— Тем лучше, — обрадовался шут. — Тогда я накостыляю ему и буду счастлив.

Зашли, и тоже без стука, Маркус и Карис с шианой и пряниками. Возникло некоторое оживление. После того как шиана была разлита, а пряники разобраны (Лене достался огромный, с корицей и орешками), Гарвин задал Карису и Маркусу тот же вопрос. Карис даже возмутился: как, мол, ты мог такое подумать, и Лена посмотрела на него с нежностью. Маркус почесал в затылке и покосился на Лену.

— Давай, — подбодрил его Гарвин, — у нас тут прилив откровенности.

— Было, — сказал Маркус очень неохотно.

— Ну что, это делает его хуже в твоих глазах, Аиллена?

— Это и тебя не делает хуже в ее глазах, — удивился шут. — Мы не о личностях, а об общем взгляде.

— Почему ж не о личностях-то. — Маркус поискал, куда сесть. Шут подвинулся, и он примостился рядом. — Надо бы о личностях. Мне шестнадцати еще не было. Шла война. Вторая эльфийская. Не такая, может, как у вас, однако в нашей истории она считается одной из наиболее жестоких. И вот взяли мы после осады и нескольких штурмов городок эльфийский, за каждую улицу дрались, за каждый дом, оставшихся в живых на площадь сгоняли, ну а женщин, прежде чем… Я ее взгляд до сих пор помню. Эльфы не плачут, а она плакала. Без слез. Видели глаза женщины, которая плачет без слез? Плачет от боли, унижения, ненависти, потерь? От того, что чужой солдат навалился на нее прямо здесь, где лежат трупы ее близких, ее мужа?

— И что?

— И ничего. В этом городе моя война кончилась. Так мечом рубанули, что кольчугу рассекли. Так что у меня было время подумать. Делиена, она была первая и последняя. Клянусь.

— Плачет без слез, — усмехнулся Гарвин. — Наверное, как Тана. Но ты, увидев, что она плачет, с нее не слез, а закончил. Я правильно понимаю?

Лена потянулась к поникшему Маркусу, взяла его за руку.

— Правильно, — тускло сказал он. — И Тана, наверное, так же плакала. И Лини. И его мать. И Виана. И Ариана.

— Только ему не понравилось это видеть, — дополнил шут, — а ты ничего, притерпелся. Несмотря на то что Тана плакала без слез.

Гарвин вздрогнул, словно шут не просто в него кинжал воткнул, а еще и повернул его пару раз. Если бы Лена не знала, что эльфам не свойственно смущение, то подумала бы, что Милит сгорает со стыда. Но ему и правда было неуютно, и вовсе не из-за этого разговора, а только потому, что Лена едва не попала в такую ситуацию. Лиасс мудро молчал, давая им возможность выяснить отношения.

— Ты хочешь, чтобы я признал, что насиловать женщин гнусно? — не без труда проговорил Гарвин. — Я это признаю. Разве я утверждал, что совершал только благородные поступки? Я говорил только о том, что…

— Что люди делают то же, — закончил шут. — А разве я обвинял лично тебя? Ты, Гарвин, реагируешь на плач без слез не так, как Маркус. Ты думаешь о Тане — и готов видеть этот плач у других женщин. А Маркус не готов. И я не готов. Нельзя насиловать женщин, Гарвин. Нельзя убивать детей. Нельзя избивать калек или стариков. Это так просто. Ты солдат — воюй с солдатами. Ненавидишь людей — убей меня или Маркуса, но не насилуй Рину… или Лену.

— Странно, что ты с такими взглядами так долго прожил, — заметил Гарвин. Выражение его лица Лене не нравилось. Нет, в нем не было ничего угрожающего, и тем более он не угрожал шуту. Просто не понравилось.

— Долго? — удивился шут. — Мне тридцать семь. Или восемь. А я, как ты все время отмечаешь, полукровка. Только Кайла ты считаешь мальчишкой, а меня таким умудренным опытом старцем. Неужели это из-за моей привычки добираться до сути?

— До сути? Сказал про скотское поведение и считаешь, что это суть?

— Это суть, — тихо подтвердил Карис. — Так ведь все можно оправдать, разве нет?

— Разве он оправдывается? — подал голос Лиасс. — Разве он отрицает, что это скотство?

— Хуже. Он обосновывает свое право на насилие, Владыка, — пожал плечами шут. Карис кивнул. — Обосновывает право на скотство. И почему-то обижается, когда я привожу в пример Лену. Там был эльф. Должен ли я возненавидеть эльфов? Должен ли я ненавидеть эльфов, потому что меня не любили в моей же семье, из-за того что мою мать изнасиловали эльфы? Из-за того что моя старшая сестра меня ненавидит до дрожи?

— Имеешь право, — кивнул Владыка. — Я бы понял.

— Но я не ненавижу. Не потому что я такой хороший и все прощаю. Я как раз такой злопамятный — Гарвин позавидует. Но я не распространяю ненависть или обиды на всех. Я постараюсь убить этого эльфа. Этого, но не другого.

— Лучше не старайся, — криво усмехнулся Гарвин. — У тебя вряд ли получится.

— Но ты тем более не сможешь, — бесхитростно возразил шут, — потому что эльфы не убивают эльфов. И если он напомнит тебе об этом, ты остановишься.

— А тебя он просто по траве размажет.

— Значит, он будет жить долго и счастливо, продолжая стравливать вас с нами, и ликовать, когда мы начнем убивать друг друга. Ты не сможешь убить эльфа, Гарвин.

Гарвин посмотрел ему в глаза. Холодно и отстраненно.

— Смогу. Милит не сможет, а я смогу. Я вспомню лицо Аиллены — и очень даже смогу. Более того, постараюсь. Ты все время забываешь одно, полукровка. Я не просто эльф. Я маг-некромант.

Карис икнул. Похоже, он слышал об этом впервые. Гарвин перевел на него ледяной взгляд.

— Прости, что ты узнал об этом. Теперь понимаешь, почему я не очень уверен в клятве верности. Даже в той, которую дал. Я пойму, если ты расскажешь об этом Гильдии. И если Гильдия предпримет что-то по этому поводу, я тоже пойму.

— Интересный способ покончить с собой, — проворчал Маркус. — Отца бы пожалел, что ли.

— Ты не понимаешь его, Маркус? — удивился шут. — Он так боится быть плохим, что готов умереть, лишь бы это предотвратить.

Гарвин вскинулся, как мог бы вскинуться куда более порывистый Милит. Шут, видно, попал в точку.

— Нет уж, — категорически сказала она, — а кто меня будет защищать в следующем путешествии? Карис, если я за него поручусь?