Тамара Воронина - Странница

— А почему так потрясена Ариана? А я так даже не удивляюсь, что ты не только убивал встреченных магов, но и забирал их силу…

— Потому что убивать можно по-разному, — перебил эльф.

— И об этом я тоже догадываюсь.

— Потому что это некромантия, Аиллена, — тихо объяснил Лиасс. — Некромантия дает силы, и много, но обязательно забирает… что-то другое. Если тебе понятнее, это темная магия. Магия уничтожения и разрушения. Запретная магия.

— Мне и не нужна была другая.

Лиасс положил руку ему на колено.

— Здесь нет войны, Гарвин, и тебе придется к этому привыкать, Здесь есть люди, и тебе придется их уважать. И тебе придется принести истинную клятву здешнему королю, потому что он дал нам эту землю… И он достойный человек.

— Хорошо, — ничуть не возмутился Гарвин. — Раз ты говоришь, что это нужно, я это сделаю. Хоть сейчас. Людей, правда, мне лучше пока не видеть, ну ничего, посижу взаперти, хоть отъемся… как тут с этим, нормально? — Он помолчал и добавил: — Только ведь моя истинная клятва не будет иметь той силы, на которую ты рассчитываешь. Надо придумать кто-то другое. Может, клятва крови?

— Придумаем. И прости, тебе придется побыть под присмотром. Лучше, если под моим.

— Вот это — с удовольствием, отец, — улыбнулся Гарвин.

— Как Трехмирье?

— Умирает, — пожал плечами эльф. — Весной из океана пришла волна, которая смыла половину южного побережья. Трупы никто не убирал, и начались болезни. Землетрясение уничтожило восточную столицу и три сотни тысяч человек вместе с ней. Ну и я поучаствовал по мере сил… Я вызвал черный мор, а так как в стране разброд, то вряд ли маги с ним справятся так легко, как могли бы. Ну, а если по дороге попадались озера, я делал воду ядом. Не говоря уж о колодцах.

— Ты ничего не слышал о моей сестре? — робко спросил Кайл.

— Слышал, — помрачнел Гарвин. — Ее казнили, Кайл. Мне жаль, Ариана. Она была славной девочкой. Милит? Аиллена говорила, что он тоже жив?

— Позови его, Кайл, — неохотно сказал Лиасс. Милит держался весьма скромно, но все ж поживее, чем три месяца назад. Лиасс начал его замечать, и то слава богу. Еще одна серия объятий.

— Где шут, Лиасс? — спросила Лена. Эльфы переглянулись, и Лена почувствовала, что бледнеет. Лиасс тут же оказался рядом с ней.

— Он жив. Прислушайся к себе. Ты бы узнала о его смерти, поверь мне. Вашу связь не разорвала даже граница между мирами. Он перестал тебя чувствовать, но знал, что ты жива.

— Где шут, Лиасс?

— Он ушел.

— Куда ушел? — опешил Маркус. — Зачем?

— Если бы мы знали, куда он ушел, мы бы его нашли, — вздохнул Лиасс. — А он просто исчез, и только следующей ночью Карис подумал, что он ушел. Последний раз его видели, когда он уходил из лагеря к реке. Переправился на тот берег…

— Надо его искать.

— Мы искали, Аиллена.

— Вы не искали его дальше своих земель. А мы с Маркусом поищем.

— Делиена, — замялся Маркус, — Сайбия велика, а шут хитер и неприметен. Если он не хочет, чтобы его нашли, его не найдут. И мы не найдем.

— Но почему?

Лиасс опустил голову, и за него ответил Милит:

— В лагере была Светлая. Далин видел, что она разговаривала с полукровкой. Что она сказала, он не слышал, но полукровка выглядел неважно. А через два дня он ушел.

Лена закрыла глаза. Мир остановился.

Одну ее оставляли только в ее комнате, но при этом Маркус непременно сидел у себя и носа не высовывал, зато периодически проверял, не исчезла ли Лена. Ну а если б исчезла, что бы он делал? Ринулся в другой мир? А в какой? Если он понимал, что бесполезно искать конкретного человека в конкретной стране, то каким образом он рассчитывал отыскать Странницу?

Впрочем, никак и ни на что он не рассчитывал, просто беспокоился. Все он понимал. Может, даже больше, чем сама Лена. О, Лена вполне понимала Гарвина, готового убить Светлую, — попадись ей собеседница шута, той бы мало не показалось, и наплевать, что мир рухнет. Что, кстати, еще спорно. Да и какое значение имеет мир, если шут ушел…

Пришла. Нейтрально-ласково улыбалась, глядя, как играют дети, смеются женщины, работают мужчины. Благословляла. Желала удачи. Расспрашивала. Интересовалась. А эльфы вежливо отвечали, соблюдали правила, кланялись и через минуту забывали о ней: ведь у них была своя, персональная Светлая, своя Аиллена, подарившая жизнь не только Владыке, но и всему народу — ну было у них такое заблуждение, и ничего с ним Лена поделать не могла. В общем, блажен кто верует. Была Странница та же самая или какая-то другая — все равно. Убеждения у них были явно одинаковые, раз та, первая, сразу решила просветить Лену насчет неписаных законов Странниц: так, мол, надо, а так не надо, положено тебе ходить десятилетиями и наблюдать — ходи и наблюдай, а все мужчины — сволочи, спи с ними на здоровье, но помни, что не ты им нужна, а только твоя сила… Равновесие соблюдай. Странница должна странствовать а не на месте сидеть. Сидит? Не положено. Не хочет уходить? Ну, а раз так, надо убрать препятствие с ее Пути, а препятствие всего-то ничего — мужчина, который охотно поверит, что мешает ее предназначению и тем самым губит ее жизнь и карьеру. Мужчина, которого легко убедить в том, что ради ее блага он должен исчезнуть. Пожертвовать собой в переносном смысле.

Далин не слышал их разговора, а Лене и слышать не надо было. Какие уж тут сомнения…

Тоска была такая, что делать не хотелось вообще ничего. Лена целыми днями лежала на кровати, рассматривая дощатый потолок, и пыталась думать о шуте. Он был где-то далеко. Она даже направления не чувствовала, звала — он не слышал или просто не отвечал, но знала, что жив. Знала, что здоров. Знала, что ему так же плохо, как и ей. Или еще хуже. Потому что самой чаще всего ей было никак или настолько скверно, что невольно мечталось о смерти. Вот заснуть и не проснуться… В общем, можно было стащить у Арианы некоторые травки и сделать отвар — уже умела, а потом и действительно не проснуться, только вот кому от этого станет лучше? Ей? Знать бы наверняка. А вдруг потусторонний мир не выдумали и он в самом деле есть, и придется ей там вечно думать о шуте и уж точно никогда его не встретить? А ему будет каково, когда он поймет, что она не проснулась (а он поймет), и что он после этого сделает? Горло себе перережет или на первом же дереве удавится. Однозначно. Потому что тогда его жизнь потеряет не только смысл, а даже воспоминания о нем. Шут не мог лгать, и Лена действительно стала смыслом его жизни.

Маркус заставлял ее жить. То есть существовать: поднимал утром, заставлял умыться, приносил завтрак и чуть не силой кормил, вытаскивал на улицу погулять — и эльфы начинали ходить на цыпочках и кланяться ей глубже обычного, гонял в туалет, потому что и об этом она умудрялась забывать, а он считал, что это вредно, водил в баню и ладно, что не раздевал и не мыл. В ее отдельной кабинке всегда работал душ, всегда лежало самое лучшее мыло и вообще все, чему положено находиться в бане. Маркус разговаривал с ней, даже если она не реагировала, рассказывал новости, какие-то давние истории, требовал, чтобы и она говорила хоть что-то, приставал, хотя и до определенного предела: когда понимал, что она на грани, умолкал и просто обнимал.