Тамара Воронина - Приносящая надежду

— А мне верит?

— Тебе — да, потому что у женщины такое может быть. Но чтоб у мужчины… чтоб вообще — ничего.

— То-то он ходил подсматривать, — проворчала Лена, снова прижимаясь к его плечу. — Вообще не понимаю, как можно…

— Он эльф, — напомнил шут. — Я бы не стал, и Маркус тоже. Ты же знаешь. Устроены они немножко иначе. Взгляд на мир другой. Мировоззрение, как ты говоришь. Хорошее слово. Емкое. — Он замолчал, и Лена, слушая его выравнивающееся дыхание, уже начала задремывать, когда он сказал: — Если бы я мог сделать тебя счастливой…

Сон слетел мгновенно.

— То есть как — если бы мог? — поразилась Лена. — Ты сделал, Рош.

— Ты просто не знаешь, о чем говоришь, — тихо засмеялся он. — Если бы ты осознавала, что у нас… если бы вместо океана было то, что должно…

— Рош, чем поклясться, что я счастлива? Почему ты уверен, что у нас должно быть что-то другое?

— Потому что ты женщина, а я мужчина. И ты должна чувствовать все, когда мы вместе. Ну, я тоже, конечно, должен, только мне и так хорошо.

— А мне-то тем более.

— Не целуй меня.

— Почему?

— Потому что я за себя не ручаюсь.

— И не надо.

Он решил компенсировать океан и отсутствие воспоминаний ласками. Лена умирала под его руками и губами, перехватывало горло, она даже вздохнуть не могла, не то что заговорить. Дурак. Почему такой дурак? Чем ему плох океан ?

Дождь прошел к утру. Пару раз кто-то из мужчин, чертыхаясь, выпускал из палатки Гару, а потом, чертыхаясь еще громче, вытирал его мокрую шкуру: спать-то приходилось вповалку. Как они умудрились проспать около полутора суток? Лена с шутом спали далеко не все время.

— Однако утомленным выглядишь, — заметил Гарвин, покосившись на шута. — И Аиллену вон замучил.

— А мне кажется, что ей нравится быть замученной, — хихикнул Маркус. — Вон довольная какая. И дерется еще!

Милит сворачивал палатки, беззастенчиво высушив их магией. Искать сухие дрова не хотелось, а чаю хотелось, и Гарвин в несколько секунд вскипятил воду. Магия стала настолько привычной, что Лена давно перестала удивляться. Не удивлялась же она телевизору или компьютеру.

А телевизор и компьютер уже стали просто словами. Архаизмами. Именно так — устаревшими, потому что мир магии казался уже не средневековым, а очень даже продвинутым. Несмотря на публичные казни, применение пыток и прочие обычаи, казавшиеся ей варварскими. Какой-нибудь араб из Ирака ее, русские, привычки тоже мог считать варварскими. Тем более что налет цивилизованности имеет обыкновение исчезать при первых звуках войны, например.

— Ешь. Тебе очень нужны силы. Впечатление, что ты не сможешь даже ноги переставлять, — с преувеличенной заботливостью сказал Маркус. — Что ж он с тобой делал-то?

— Рассказать? — буркнула Лена. — А то вдруг ты не знаешь?

Маркус аж пополам сложился, а услышавшему ее слова Гарвину и вовсе плохо стало, он так хохотал, что даже на ногах не удержался и сел в грязь. Тут уж развеселились и остальные. Любая банальность кажется им вершиной остроумия, а действительно смешного замечания они могут и вовсе не заметить.

Гарвин так и путешествовал в грязных штанах, пока они не высохли. На следующем привале он тщательно их вычистил, когда Лена мыла посуду в ручье. Вода в нем была такая вкусная, каким никогда не казался даже столь ею любимый апельсиновый сок. Эх, вот бы апельсинчик для полного счастья и хоть долечку горького шоколада… нет, лучше плитку.

Сдавленно ахнул Гарвин. С испугу Лена уронила в ручей кружку и резко обернулась.

— Тьфу ты, я думала, что серьезное… Корин, ну что тебе еще надо?

Эльф был задет, чего, собственно, Лена и добивалась. Гарвин, спеленутый по рукам и ногам невидимыми нитями, тщетно пытался сосредоточиться и разорвать путы. Забавно он выглядел без штанов: куртка, сапоги — и белые трусы.

— Я уже не кажусь тебе чем-то серьезным?

— А казался? — удивилась Лена. — Только поначалу, ну так тогда мне и зайцы казались страшными зверями. Поговорить пришел? И долго репетировал? Заклинания для каждого свое придумал? Ну, валяй. Даже интересно, что ты можешь мне сделать.

— Магией? — усмехнулся он. Болотно-зеленые глаза блестели, будто он стакан водки принял. — Тебе — ничего. Ты поглощаешь любую магию. Может быть, даже используешь ее для себя. Не знаю. Да и неважно.

— Ты садись. В моем мире говорят, в ногах правды нет.

— Не может, — сообщил Маркус. — Наверное, мы ему всю задницу изувечили. А чего ж ты без меча? Обещал ведь. Или боязно?

Резкий жест Корина бросил Маркуса оземь.

— Ты надоел мне, человечек. Драться с тобой? Когда я могу тебя размазать одним движением? Или лучше — сделать калекой на всю оставшуюся недолгую жизнь?

— Боязно, — вздохнула Лена. — Великий маг Корин Умо боится человечка. Мне это нравится. Будет что рассказать знакомым эльфам. Ну так что ты хочешь, Корин? И оставь Маркуса в покое.

Корин щелкнул пальцами, и Маркус сдавленно вскрикнул. Лена запустила в эльфа вымытым чайником и попала. Она встала.

— Ты долго будешь путаться у меня под ногами, пакостник? — учительским тоном сказала она, понимая, что нельзя унижать эльфа с его и так уже неоднократно ущемленной гордостью. У него ж совсем крышу снесет. И в то же время — как? Как разговаривать с зацикленным на одной мысли магом? Ведь с ним не может найти общего языка даже прежний друг и учитель Кристиан. Отдал часть себя — и расхлебать теперь сам не способен. Разочарован. Или врет, как сивый мерин.

— Я никогда не уйду с твоего пути, женщина! — прошипел он. Аж голос от злости пропал. А где хваленая выдержка эльфов? Где, в конце концов, его презрение к человеку, в данном случае — к ней? Слепая ярость есть, а вот презирать затруднительно. Никого из них он презирать не может, в том числе Маркуса… или и особенно Маркуса: человечек его в схватке победил. Эльфа! С эльфийской реакцией и скоростью!

— Никогда? — вкрадчиво спросил Милит. Он был… обалдеть, какой он был. Голый по пояс, зато с мечом в руке. Не с магией наперевес, а со сталью… Нет. Глаза явственно отливали серебром. Корин пренебрежительно усмехнулся и запулил в него каким-то заклинанием, наверное, страшным. У него ведь не было этого внутреннего стопора: не повреди брату, эльф не поднимет руки на эльфа… А вот у Милита — был. Когда-то раньше.

Он легко отразил заклинание, прикрывшись мечом, и на лице Корина мелькнуло недоумение. А потом и что-то большее. Нет, не страх, эльфы все же лишены этого благоразумного чувства, но то, что им его заменяет. Он торопливо отступил, оглянулся, видно в поисках прохода, но прохода не было. Забавно было наблюдать. Корин нахмурился, стараясь сосредоточиться. Интересное было у него лицо. Особенно расцветкой. Он был довольно смуглый, казалось, что должен бы быть черноволосым, но волосы у него были словно коричневым карандашом из минимального школьного набора нарисованы, и брови точно такого же цвета, ни темнее, ни светлее. Необычно. И даже, пожалуй, красиво. И крапинки на болотных глазах были тоже коричневые, а ведь обычно они того же цвета, что и радужка, только потемнее.