Тамара Воронина - Приносящая надежду

Вырвалась она только, когда он ей позволил, красная, встрепанная, разозленная. Мужчины уже икали со смеху. Включая шута, между прочим. Гарвин улыбнулся лукаво, и злость сразу прошла. Шутники чертовы.

— Ну все, — примирительно сказал он, — мне помогло. Честно. Но я надеюсь, в следующий раз ты спросишь для начала моего согласия. Или ты считаешь, я не знаю, когда мне нужна твоя сила, а когда я и своей обойдусь.

— Делиена, — жалобно-прежалобно простонал Маркус, — мне нужна — вот прямо сейчас. Иначе умру. От слабости. Знаешь, как мне больно? Ты только взгляни, какие синяки…

Лена взглянула. Синяки и правда были… ну совершенно невероятные. Она испугалась:

— Что ж он такое сделал?

— Не знаю. Меня будто тот каменный зверь крепко обнял. Аж кости захрустели.

— Целы у тебя кости, — усмехнулся Гарвин. — Аиллена, да поцелуй ты его. А то несправедливо: Милита целовала, меня тоже, про шута я и вовсе молчу, вон, аж губы опухли… Ну зачем сразу драться! Какая ты злая…

Конечно, Лена и Маркуса поцеловала, просто так, дружески, а он, покосившись на шута, тоже обхватил ее покрепче, но поцеловал очень ласково, нежно… но не дружески. Шут потом ее с полчаса утешал и успокаивал, хотя Лена не сердилась уже. Получалось у них… не обидно. И даже не пошло. Не всерьез. Ну шуточки у мужчин такие тонкие и изящные. Юмор у них. Это ж ведь так смешно: Лену поцеловать…

О Корине даже и не вспомнили. У Лены мелькнула мысль, что напрасно они недооценивают врага: он ведь уже не просто идейный противник, он именно личный враг, униженный многократными победами — и пощадами. Ведь и Маркус мог его убить там, у пруда, и Милит сегодня — причем без усилий, и Гарвин сто раз, и даже шут, когда у него впервые прорвалась магия. Но они равнодушно отходили: да ладно, живи, ты всего лишь неудобство, канава на дороге, можно перепрыгнуть, можно обойти, но вот уж запоминать…

И Корин действительно начал им мешать, и действительно так, как предположила Лена: мелкими пакостями. Корин, больше просто некому. В воображении аборигенов просто отсутствовала картинка причинения вреда Светлой и ее спутникам. Эльфы? А все равно, они ж не просто эльфы, они эльфы Светлой, а уж зачем они ей сдались, не наше дело. Светлая знает. Вот она какая… Мальчишка мельников поносом пятый день маялся — травку заварила, сама поила целый вечер, мальчишка уснул и за всю ночь ни разу на горшок не попросился, зато утром попросил у матери булку, а ведь не ел все эти дни. Светлая, правда, булку не велела, а вот сухари с чаем разрешила, а потом курочку сварить велела и так потихоньку откармливать. А старухе кузнецовой такую припарку сделала, что у той кости болеть перестали, и ведь еще научила, как делать, сколько держать… Мыслимо ли дело: Светлая — целительница! Знахарка! Не просто ходит и смотрит, за что и так спасибо ей, а еще вон и помогает. Добрая. Вон как. Не только Светлая, но и добрая.

Из деревень они уходили, нагруженные всякими вкусными вещами сверх меры. Как раз до следующей деревни хватало по четыре раза в день есть. Хлеб здесь пекли необыкновенный, с травами, причем в каждом селении — по своему рецепту, и Лена начала уже думать, что из этого мира она уйдет в три раза толще, чем пришла. Сыры и творог со сметаной она ела килограммами. Мужчины, впрочем, не уступали, наворачивая и мед — им непременно давали еще и баклажку с медом. Пару раз Лена пекла прямо на костре пряники, и Милит признал, что не зря тащит жаровню. Пряники, конечно, были не экстра-класс, но вполне съедобные. Особенно по мнению Гару. Этот лоснился короткой летней шерстью и крутыми боками, еды было столько, что он даже ленился гоняться за дичью.

Корин же то обрушивал дерево (конечно, эльфы успевали удержать или оттолкнуть падающий ствол), то устраивал водоворот, когда они переправлялись через реку, то наводил на них стаю волков… Что интересно, волки ушли сами, когда увидели Лену, и она невольно вспомнила того, первого, который приходил к ней за помощью. Однажды в ляжку Милиту вонзилась здоровенная лесина, прилетевшая неведомо откуда, эльф заорал не своим голосом, но Гарвин тут же повалил его на землю, деревяшку выдернул, пачкаясь в крови, и исцелил рану, хотя и не до конца. Он был уверен, что организм должен справляться сам, потому остановил кровотечение и заставил Лену зашивать огромную дыру в Милитовой ноге, а тот уже, конечно, не орал и даже не стонал, только шипел тихонько, когда было очень уж больно. Несколько дней они провели на месте, Милит бодро скакал по лагерю на костылях, которые соорудил шут, и заживало на нем быстрее, чем на собаке. Наверное, начальное исцеление Гарвина провоцировало и ускоряло процессы регенерации. К концу пятого дня Лена сняла швы (Милит даже не дернулся ни разу), а не шестой день они отправились дальше, разгрузив рюкзак Милита (Лене наконец-то доверили нести ее же собственные травы), а он, заметно прихрамывая и опираясь на палку, шел налегке.

— Я боюсь, — сказал тихо шут, — что Корина действительно придется убить. Он, по-моему, просто сошел с ума.

— И давно, — поддакнул Милит. — Чтобы эльф хладнокровно… нет, уж на что я воспитан в старых традициях, я… я согласен.

— А я так даже и обещал, — буркнул погруженный в себя Гарвин. — Только не вяжется что-то. Бродила умная мысль, так спугнули…

— Да, — сокрушенно согласился Маркус, — это такая редкость.

— Ну да, ты у нас мыслитель… Аиллена, что тебе говорил Кристиан? Дословно?

— Что мы справимся с Корином.

— Мы? Ты уверена?

— Что я справлюсь с Корином.

— Ага, — пробормотал Гарвин. Ветер, надоедавший уже третий день, аккуратно вздыбил его длинные волосы и уже куда менее аккуратно швырнул ему на лицо. Гарвин раздраженно отбросил их за спину. — Я иногда понимаю, почему люди стригутся коротко.

— А чего? — удивился Милит, давно уже связавший свою золотистую гриву в хвост. — Мне вот не мешает.

— А я не лошадь, чтоб хвостатым ходить, — отстраненно сообщил Гарвин, о чем-то напряженно думая.

— Кстати, Делиена, не пора ли тебе сделать из нас с шутом людей? А то еще чуточку — и в эльфов превратимся. Лохматых, словно женщины.

Лена пообещала подстричь их, как только стихнет ветер. Шут потрогал отросшие и потому волнистые волосы и покачал головой. Он категорически не хотел быть похожим на эльфа, но как-то признался Лене, что причина еще и чисто эстетическая: волосы у него вились крупными волнами, и голова существенно перевешивала худое тело. Стригся он не так коротко, как Маркус, стараясь замаскировать острые эльфийские уши. Лена как-то спросила, неужели даже дворцовый цирюльник не понял, что в нем есть эльфийская кровь, и узнала, что понять-то он, конечно, понял, но стриг шута именно что личный королевский цирюльник, а на особ, которым дозволялось приближаться к Родагу так близко, Гильдия магов накладывала кучу заклятий, так что рассказать они ничего и никому не могли. А так — да, конечно, видел и наверняка догадался. Маркус тут же спросил о женщинах, с которыми шут оказывался в постели, и тот пожал плечами: не за уши же они меня там хватали. Он ведь, в общем, не скрывал, что полукровка, спросили бы прямо — прямо бы ответил, но не спрашивали. Маги и так знали, Кир Дагот, скорее всего, тоже, потому что трудно было представить, чтоб Верховный охранитель не знал каждый день жизни человека, столь близкого королю… Может, знал и отец Родага. А вообще, ничего удивительного, потому что быть полукровкой и даже эльфом в Сайбии не считалось преступлением.