Яна Алексеева - Охотящаяся-в-Ночи

Она резко перевернулась и сбросила мои руки. Барахтаясь, шумно загребая и разбрызгивая воду, поплыла к берегу. Отфыркиваясь от вонючей жижи, залившей лицо и оставившей на коже темные мазутные разводы, рванула следом. Схватила за ногу, слегка притопила брыкающуюся девицу. Та на удивление сильно лягнула, в глазах от удара заплясали звездочки, а сознание окатило чистой оглушающей злостью.

Нет, какая она была милая, когда утонула! Тихая, спокойная, послушная! А тут попробуй, догони. Поднырнув под бьющуюся в оглушающей пространство эмоциями истерике девушку, утонуть которой не давала собственная сила, замерла солдатиком. Тело, объятое магическим течением, начало медленно погружаться. Выпустив пару пузырей, я погрузилась в ощущения. Вода рассказала о том, как судорожно бьется надо мной в тщетной попытке достичь берега отяжелевшее тело, как прянут назад, ощутив влагу, щупальца темноты. О том, что в сотне метров накрывшая город сеть обрывается, поведала шепотом, едва я коснулась дна реки кончиками пальцев.

Совсем неглубоко.

Ухмыльнувшись мысленно, оттолкнулась от каменистой поверхности и схватила девицу за талию. И вниз, вниз… пусть немного воды нахлебается.

Та судорожно замахала руками, выпучив от ужаса глаза и пуская пузыри. Кожа ее в воде приобрела зеленоватый оттенок, волосы спутанным веером расплылись вокруг головы, майка сползла с плеч. Едва увернувшись от кулачков, рванула ее за ворот, разрывая ткань и стреножив руки.

И наверх, наверх, слегка перехватив все еще брыкающуюся блондинку за шею. И чуточку при этом переборщив.

В два гребка я достигла места, где можно было нормально встать на ноги. И медленно побрела вдоль берега, ища местечко, свободное от темного покрывала. Марина ватной куклой висела у меня на руке, оттягивая плечо. Ноги ее волочились по дну, ободранные пятки кровоточили. Мои несчастные мышцы ныли до самого последнего волоконца, голова кружилась, я часто дышала, постоянно сглатывая поднимающуюся к горлу тошноту, спину ломило.

Непередаваемый спектр ощущений… хотелось лечь в воду и расслабиться, еще раз попробовать смыть с себя налипшие ошметки темной силы. Но, кажется, я начала привыкать. К боли и прочим… неприятностям.

Шатаясь, я медленно двигалась по пояс в воде. Шагов через двести, когда серая пелена рассеялась, выползла на берег. Рухнула на поросшую какой-то острой травой землю, рядом уронила Марину. Та мелко, нервно дышала. В сумерках ее кожа слегка светилась, на исцарапанном грязном лице застыло обиженной выражение. Было заметно, как под тонкими веками туда-сюда ходят зрачки.

Вздохнув, я отвела взгляд от подопечной, полюбовалась фиолетовеющим небом и села. Кряхтя, будто пятисотлетняя дриада, размяла закостеневшую спину. Никуда не годится… Обрыв, что находится сзади, я с грузом не осилю, а груз сей не брошу.

Перебирая мелкие камушки и поеживаясь от прикосновений мокрой ткани к коже, задумалась. Значит, сейчас отдохну, и надо дальше убираться. Не успокоюсь, пока между мною и одержимым убийцей окажется не меньше трех сотен километров.

Правда, есть подозрение, что на мне стоит метка и по ней меня весьма просто найти. Тем более надо убираться…

Угнать машину.

Хм… пересыпаю камешки из ладони в ладонь. Легко.

И в столицу, к Павлу.

Чего проще!

Павел, Павел… почему я думаю, что он мгновенно решит все проблемы? Ну, наверное потому, что он всегда этот делал. Раньше… Я в него просто верю.

Сознание медленно наполняется ощущениями. Мир слой за слоем выстраивается вокруг меня крепостной стеной. Серые шершавые камни, пахнущие тиной, неровное прерывистое дыхание совсем рядом, грязная пивная пробка под пальцами, плеск реки, сухая горечь земли, душный аромат подбирающейся тьмы. Флер моря и тонкий налет пыли, соль и прохлада – суть Марины.

Ржавчина и горячее железо. Плоть и сущность города под ногами. Чистая, жертвенная кровь, медленно гниющая где-то… близко!

Голова неожиданно закружилась, и я, будто распавшись на мелкие воздушные шарики, взлетела ввысь, к темнеющим небесам. Сквозь натянутые до звона черные сети, унизанные цветными огоньками. Город дышит, живет. Пытается бороться. С темно-зеленым, болезненным пятном, расползающимся по крупноячеистой сети, и пронзительно черным угольком, жадно разбрасывающим в стороны щупальца. Гниль, суть их, поникает всюду, взрезая все уровни восприятия. И это – больно. Алая волна застилает зрение, вместо крови по венам растекается, кажется, расплавленный свинец. И я падаю, врезаясь в землю, от удара лишаясь дыхания. И понимаю, что все еще сижу на берегу, слушая шелест волн и тихие стонущие выдохи.

Ну и что? Что делать-то?

Погружаясь в мрачные глубины собственного разума, полные обрывков и клочьев мыслей, я шаг за шагом вспоминала, как дошла до такой жизни. И насколько все было проще, пока мы с Павлом были связаны…

Еле слышный отзвук, эхо протяжного стона дрожащей струны. Низкий, темный, знакомый… Кажется, в небо ушла тонкая нить отчаянного зова, полный бессильной ярости крик о помощи, отзываясь в висках резким приступом боли.

За спиной шелестнула тьма, по спине протянуло прохладным сквозняком, будто на обрывистом склоне открылась дверь. Я резко обернулась, так, что хрустнули позвонки в шее.

Под ногами, обутыми в черные длинноносые ботинки, хрустнул гравий.

Я благоговейно выдохнула, медленно поднимаясь.

Терпкий горьковатый аромат, полынь с ноткой пустырника, темная, теплая, как кашемир, аура, сладкий аромат крови. Бледная кожа, чуть светящаяся в темноте, темные волосы…

Шаг, другой, и я врезалась в Павла, привычно вышагнувшего из тени. Вцепилась ему в плечи, полосуя когтями белую рубашку. Увернувшись от клинка, впилась ему в губы.

Прошипела, почти не отрываясь:

– Я скучала!

Слизнула кровь с прокушенной впопыхах губы. Отшатнулась под строгим взглядом, невольно расплываясь в улыбке, тревожно оглядываясь.

За его спиной струился, переливаясь глянцевой чернотой, активный переход.

– Быстрее!

Он схватил меня за руку, потянул.

– Я не одна!

Вывернувшись, схватила за воротник футболки Марину, вздернула вверх.

– Это моя… девица…

– Держи крепче!

И Павел утянул нас в черноту. Один шаг сквозь тьму, нежную, ласковую, зовущую, крепко прижимаясь к знакомому до последнего шрама телу и стискивая дрожащую полурусалку. Мгновение прохлады и чужая магия вывели ее из прострации.

Мы вышагнули в нормальный мир.

Темнота рассеялась, оседая полупрозрачными клочьями на тускло-алые линии, пахнущие свежей кровью. Пентаграмма. За ее границами вырисовывалась дрожащая, размазанная картинка. Пустой двор, высокий забор, сухая серая трава. Откуда-то сзади, разгоняя вечерний сумрак, лился свет.