Андрей Чернецов - Время выбора

Ахмад уже собирался возразить, однако, к своему великому удивлению, обнаружил, что не может открыть рта. Желудок скрутило в морской узел. Легкие сжались, избавляясь от ненужного воздуха. Повелитель что-то творил с его внутренностями, переворачивая их, сжимая, скручивая, и Ахмад ничего не мог поделать. Его магия была жалкой каплей в океане чар повелителя. А ведь Ахмад справедливо считал себя достаточно искушенным в чародействе и колдовстве — не зря же сам Кухулин не смог распознать в нем чародея!

— Думаю, этого достаточно. — Ахмад почувствовал, как к нему возвращаются силы. — Можешь идти, правитель Кантаха. И позаботься о моих зверюшках.

Правителю Кантаха и его телохранителю ничего не оставалось, как последовать прочь, исполняя приказ своего Повелителя. Ахмад понимал — с этим существом ему не совладать. Но, быть может, эльфам удастся?

...Когда правитель Кантаха в сопровождении «зверюшек» скрылся за углом, Муста-Гутанг позволил себе кривую презрительную улыбку. «Этот болван думает, что сможет уничтожить всех, не замарав при этом руки? Что ж, пусть остается в своем спасительном заблуждении. Когда с эльфами покончу — можно будет взяться и за Кантах. Мне нужна база, чтобы досконально изучить Звездный лес, вытянув из него все силы, а из Банбы это будет сделать нелегко...»

Он был уверен в своей победе. Тысяча лучших, отобранных Регулом и им лично воинов; два десятка морлоков — что еще нужно для триумфа? Разве что ты сам, Муста-Гутанг. Твоих сил и умений хватит, чтобы стереть в порошок почти любое воинство! Однако надо быть настороже, эльфы не простые смертные, только и способные на то, чтобы перекидываться жалкими чарами и бросаться на врага очертя голову, позабыв про осторожность и трезвый расчет. А кроме того, у них есть Раковина Жизни!.. Правда, сам Муста-Гутанг не слишком-то верил в ее будто бы божественные силы, но... никогда не стоит недооценивать противника. Мало ли, насколько далеко продвинулись хозяева Звездного леса в познании своей Раковины...

Его настолько захватили мысли о предстоящем сражении, что он даже не обратил внимания на подкравшуюся сбоку девочку, светловолосую, курносую, с большими голубыми глазами.

— Дяденька, а почему облака такие страшные? — жалобно пропищал тонкий девичий голосок. — Мама говорила, что красные облака — к большой беде.

— Что? Облака? — встрепенулся Муста-Гутанг. — А... э-э-э... ты откуда взялась?!

Как она смогла подобраться так близко? Он ведь ничего не почувствовал!..

Первым желанием повелителя было растоптать, стереть в порошок эту жалкую девочку. Однако глаза, небесно-голубые глаза смотрели на него весело, без страха и даже с некоторым интересом. Чего уж никак не могло быть! Ведь он — отвратительная, мерзкая тварь преисподен; его должны бояться! Бояться и ненавидеть — ведь так было всегда! А теперь...

«Что же это я? — мелькнула предательская мысль. — Испугался, что не боится и не презирает какая-то глупая девчонка?.. Нет. Ты не имеешь права жалеть ее, успокаивать. Ты воплощенный ужас, и плевать, что о тебе думают другие... Муста-Гутанг. Или как там тебя?.. Не важно. Сострадание — прерогатива слабых, а ты — силен. И будешь еще сильнее, когда...»

Обросшая рыжей шерстью, увенчанная когтями-кинжалами рука взлетела. И остановилась. Муста-Гутанг отдернул «карающую длань» в самый последний момент. А человеческое дитя — оно даже не моргнуло, не пошевелилось. Стоит себе как ни в чем не бывало и приветливо улыбается.

— Э-э... Нет... Облака красные, потому что с востока надвигается непогода, — вырвалось у бывшего служителя Гармонии. Муста-Гутанг готов был поклясться, что собирался сказать совсем другое, но слова сами находили выход. Другие слова, чужие, которых он уже не говорил невесть сколько лет: — Передай маме, что ничего плохого не случится... А теперь иди! Мне надо побыть одному...

Девочка со светло-голубыми глазами немедленно бросилась прочь, однако было непохоже, чтобы ее подгонял страх — лишь хорошая добрая новость, поведанная ей одним незнакомым и странным, но таким добрым «дяденькой».

«Нет, так расслабляться нельзя, — зло подумал Муста-Гутанг. — Чтобы тебя — великого и ужасного повелителя морлоков, владетеля Банбы, божества Великой пустыни, — и не боялись?!»

Однако как ни пытался он убедить себя в своем величии, перед глазами то и дело вставало лицо маленькой, едва ли десятилетней человеческой девочки. И ее глаза — необычайные, дивные.

Муста-Гутанг зло топнул, прогоняя наваждение. Людям опять удалось задеть его за живое. Но ничего, они еще ответят — за все ответят...

Над головой загрохотало. А ведь девочка права — облака и вправду какие-то странные... Однако Муста-Гутанг уже давно привык к тому, что все или почти все находится во власти простых смертных, к коим он также относился. Хотя признавать это он категорически отказывался — это пока он простой смертный, пусть сильнее многих, но все же смертный. А потом... У короля Банбы и божества Великой пустыни были далеко идущие планы, в исполнении которых он ничуть не сомневался.

Хватило лишь одного взгляда, и кровавые облака принялись истончаться. А спустя несколько минут вовсе рассеялись. Муста-Гутанг тряхнул головой, коронованной здоровенными винтообразными рогами. В порт Мелльехи неторопливо, словно растягивая удовольствие, вползал холодный серый вечер.

Густой непроглядный туман, последние закатные лучи, осторожно прорезающие серую завесу мглы... В свои права вступала коварная ночь, и Муста-Гутанг, криво усмехнувшись, отправился прочь из столичного порта. Вопреки устоявшемуся мнению, будто такие существа, как он, любят это время суток, совершают всевозможные темные обряды и так далее, — Муста-Гутанг ненавидел ночь. В ней он чувствовал себя неуверенно, скованно... Не то что днем!

Но до наступления дня было еще далеко, и оттого повелитель отправился на поиски своего раба-правителя. Ахмад должен был приготовить ему комнату во дворце, причем самую лучшую. Что ж, если она не окажется такой — правитель Кантаха будет очень долго умолять его о пощаде.

* * *

Фирийцы как будто забыли об их существовании. Уже четвертый день никаких тебе штурмов, отчаянных атак, дерзких вылазок. Даже вызовов на очередные переговоры не следовало! Казалось, Деамед и Кристиан потеряли всякий интерес к Лиомору. Однако Тир знал, что это не так, — фирийцы чего-то ждали, к чему-то готовились, но вот к чему — ни он, ни барон, ни все арийские воины, вместе взятые, не знали.

Затишье перед бурей — так говорил вездесущий Сконди, и так думал каждый осажденный в Лиоморе.

Но одному человеку сейчас было не до войн. Его мысли и душевные порывы занимала лишь одна — его возлюбленная, его единственная!