Меир Узиэль - Демоны Хазарии и девушка Деби

Ханан, у которого парализованы ноги, освобожден от наказания. Но если он чудом выздоровеет, понесет то же наказание. А пока пусть остается в ешиве и продолжает занятия.

Давид, выращивающий пчел, создающих клетки в виде шестиконечных звезд, получает отсрочку на шесть лет. И если он преуспеет и вырастит пчелиный рой, который сотворит калачи, полностью покрытые такими клетками, этим будет помилован.

Остальные, имена которых были преданы проклятию, получат новые имена: Пасал, Каплан и лысый Каплан. Они будут выполнять в конюшнях самые тяжкие работы до их последнего дня. Ахава следует поймать и совершить над ним правосудие.

Каждый из осужденных понимает, что наказание его будет отменено, если он отыщет детей, и будет бороться с бесом.

Речь властителя, с Божьей помощью, за исключением формулировок и подписи под судебным решением и мерой наказания, не были написаны на языке, который мы сегодня понимаем, а на языке хазарского правосудия, сложном с оборотами древнего хазарского языка. В таком документе каждая вторая строка должна была быть цитатой из Священного Писания. Цитаты эти должны соединяться в цепочку и быть связанными с разбираемым делом, ибо без такой связи цитаты эти тотчас же выделяются из текста, как подозрительный взгляд. Всю ночь работали специалисты по формулировкам и знатоки священного текста, чтобы выстроить судебное решение, и потому обвиняемые многого не поняли, только – главную суть. Наказание – это общественные работы на конюшнях. Но тем, которые продолжат борьбу с бесом и освободят детей, наказание будет отменено.

Тита этого не поняла, и вообще не поняла ничего. Она лишь потрясенно оглядывала окружающее ее великолепие. Влюбилась в царя и оставила прежнюю любовь к графу. Но не понимайте это превратно: она по-прежнему очень любила Пасала. Она удивлялась рассеянной его улыбке, обращенной к ней, и тому, как он прячет взгляд при произнесении приговора. На осужденных лились потоки милосердия членов семьи Каплан, размышляющих над тем, как найти для двух Капланов конюшню полегче. Можно при помощи связей сделать наказание более терпимым.

Всё это слышал Пасал, видя, как родственники обнимают Каплана и лысого Каплана, сострадают им и пожимают им руки.

Он обошел всю эту компанию, вообще не обращающую на него никакого внимания и подошел к Тите.

«Ну», – спросила Тита, и голос ее дрожал. Он была убеждена, что потеряла своего Песаха.

«Наказали нас работами в общественных конюшнях», – объяснил он ей.

Она все еще не поняла, но ясно было, что это не смертный приговор. Она уже знала, что у евреев нет смертной казни, но облегчение было огромным. Это чувство подобно тому, которое испытываешь, держа в руках визу в Соединенные Штаты, но уже после проверки паспортов, таможни, и негра, который спрашивает тебя, везешь ли ты какие-либо продукты.

«Ты едешь со мной? – спросил Титу Пасал, – мы сможем жить вместе. Теперь я возьму тебя в жены». Этим он дал ответ на давно мучающий ее вопрос и добавил: «Это не будет особенно прекрасная жизнь, будет недоставать многого, но мы управимся»

Будет недоставать, рассмешил он ее. Эти хазары не знают, как им хорошо, но Тита, вся Тита, знает насколько хорошо ей. И она крепко-крепко обняла Песаха, внезапно вспомнив его имя. Кошмар кончился.

Ахав пробыл всю зиму в Болгарии. Добирался по снегу из села в село, и конь его иногда погружалась в сугробы по колено. Он проезжал между темными елями, слыша завывание волков, беспокоясь, что явно преувеличил это преодоление в одиночку таких расстояний. Однажды даже взобрался на громадный дуб, половина ствола которого и ветви были покрыты толстым зеленым слоем мха. Но волчья стая к нему не приблизилась, и он успел добраться до очередного села.

Пил Ахав горькие, щиплющие горло, напитки болгар и сходил с ума по Деби. Не переставал о ней думать даже на миг в бодрствовании. Удивлялся тому, как можно столько времени думать о ней. И особенно его сердило то, что он пытался отогнать мысли о ней попытками вспомнить мгновения, когда он целовал губы и ласкал грудь очередной женщины, отдававшейся ему, и ничего припомнить не мог. Так, собственно, чем он обладал, если даже не владел собственной памятью? Медленно-медленно он даже стал забывать лицо Деби, но тоска по ней его не оставляла.

Он ничего не знал о том, что происходило в Итиле. Ни о суде, ни о приговоре. Оба Каплана стараниями их двоюродных братьев были направлены в конюшни Крымского полуострова, около моря, между пальмами, которые произрастают там, в теплом климате. Это была обособленная, вблизи порта и города, маленькая конюшня, в которой было небольшое число лошадей, ослов и мулов. Ее построили на глинистом основании, и в ее фундаменте на счастье была заложен перевод одной из книг Священного Писания. Работа не была трудной – выгрести навоз и дать животным сена. Там оба Каплана познакомились с женщиной, традицией которой было прибирать к рукам всё, что вокруг есть, и она получала деньги от тех, которые платили, и разнообразила их еду не только жареными блюдами, но и изделиями из теста. Песах женился на Тите еще в Итиле, до отъезда. Отец главы ешивы в Мурме сам провел церемонию женитьбы. Ворон пока не спасли, и они остались во дворце по указанию царя, чтобы еще и еще делать попытки снять с них колдовство силами раввинов при царском дворе. Были привезены во дворец колдуны из дворца Багдадского халифа.

«Трудитесь неустанно», – сказал царь колдунам, раввинам, звездочетам, которые слетелись мгновение ока во дворец, услышав о том, какие деньги выделены царем на это дело. «Прислушивайтесь к вашим снам и все время ищите способ вернуть этих ворон на места их проживания, и в человеческом облике». Царь тяжело вздохнул и ушел в глубокой скорби, запахиваясь в свою мантию.

Песаха послали в небольшой город-порт на берегу Азовского моря. Это была огромная конюшня, в которой содержались битюги-тяжеловесы, и работа с ними забирала все силы. Недалеко от конюшни он построил из обрезков кожи и потрескавшихся досок шатер, где они жили с Титой, и к вечеру, после тяжкого рабочего дня, Песах возвращался в бессилии.

«Лучше иди искать детей», – сказала ему Тита в один из дней.

Он посмотрел на нее с большим удивлением. Что с тобой? Ведь ясно: если я пойду, то уж не вернусь. Ты останешься одна, дура. О чем ты говоришь? Что ты понимаешь? Все вокруг большие умники и великие герои. Для того ли я взял себе жену, бывшую служанкой и проституткой, извлек из груды дерьма и отчаяния, чтобы она начала меня учить – что делать и что не делать? Рука его так и чесалась дать ей затрещину. Она ожидала этого, но удар не последовал.

В конце концов, они обнялись в ту ночь, и он получил наслаждение и попытался забыть сказанное ею. Порции еды в ту неделю были совсем небольшими, ибо Песах был наказан за неряшливую чистку коней. Вдобавок он получил сильный ожог на левой руке от раскаленной подковы в кузнице. Ожог превратился в гнойную рану.