Меир Узиэль - Демоны Хазарии и девушка Деби

«Перекрывает границу? Ну и что? Я не говорю, что это хорошо. Лучше было бы, если бы все евреи могли войти в нашу страну. Лучше было бы нам наладить связи с евреями, живущими на западном краю континента. Но ведь невозможно всего достичь. Это мудрость, которая приходит со зрелостью, не только отдельного человека, но и всей нации. Вот уже сто лет мы живем, как евреи, без связи с нашими братьями на дальнем Западе. Это прекрасная мечта соединиться с ними, если они вообще существует, а это не красивая легенда, и желают воссоединиться с нами. Но мечты остаются мечтами, и Хазария расцветает, чем дальше мы отходим от борьбы во имя мечты. Очень жаль, что нельзя осуществить все мечты, но это невозможно».

Тем временем началось усиленное движение на площади у моря. Появились стучащие по камням мостовой телеги. С них сгружали свертки, тюки, пакеты, нагромождая их у мола. Медленно из моря приблизился корабль с надутыми ветром парусами, которые постепенно свертывались с приближением к молу.

Толстяк поднял голову, напряг шею, чтобы определить – чей это корабль. «Это Шмуэля Шапиро, – сказал он с явным выражением, которое бывает, когда в рот попадает испорченная семечка. – Повезло тебе, что ты не обратился к нему. Он бы взял с тебя оплату и вышвырнул бы в Константинополе, а там хоть бейся головой о стену. Никогда бы он рта не раскрыл, чтобы сказать тебе то, чего ты не спрашиваешь, он вообще не готов кого-либо выслушать. Есть у него целый флот, у этого Шмуэля, и он снижает цены, ибо не может задействовать все свои корабли. У меня же всегда полно клиентов, желающих зафрахтовать мои корабли. Качество корабля и профессионализм капитана стоят, чтобы за них заплатили чуть дороже».

Ахав понял, что толстяк взял с него явно дорогую цену.

«Почему викинги не плывут в Константинополь? – спросил Ахав. – Уверен, что они бы взяли меня без вопросов и советов, и, конечно же, цены у них дешевле, чем на любом еврейском корабле», «Византийцы не дают викингам проходить через пролив Босфор. Они задерживают их сразу же при входе в пролив, примерно, в двух часах плавания до города, и там викинги обязаны сгрузить товары. На восточном берегу. К западному берегу им не дают приблизиться даже на этом коротком участке пролива. Им вообще не доверяют в Византии, этим викингам».

Ахаву очень понравилось печенье. Миндаль на подносе закончился. О чем говорит этот человек? Я иду сражаться с бесом не потому, что жажду больших битв, как жестокие печенеги или кровожадные викинги. Я обязан. Есть решение суда, видели, что случилось с Песахом.

Он рассказал об этом толстяку, к которому начал относиться с явной симпатией.

«Что ты говоришь? – вздохнул толстяк. – Это же безумие. Взять таких, как вы, молодых парней, и обязать выполнить дела, которые им явно были не по плечу. Даже невозможно такое описать. Так и разрушится наша империя. Лучше бы каждый занимался своим делом. Мощь заключена именно в малых делах. От больших успехов в нашей торговле, исчерпаны до дна деньги и драгоценности на Востоке. А они всё продолжают с высокомерием, честью, долгом, эти графы. Этот Каган. Ладно, неси уже свою рыбу!» – крикнул он хозяину.

Хотел Ахав сказать, чтобы принесли еще печенье, но сдержался, все еще не зная, кто оплатит завтрак.

Мгновенно принесли рыбу.

«Так что, вообще невозможно добраться до страны Израиля?» – спросил, совсем отчаявшись, Ахав.

«Возможно, – сказал ему толстяк. – Восточная дорога сейчас открыта. Ведь ныне царит мир между Хазарией и мусульманскими странами. Караваны приходят в Итиль из Багдада. С караваном всегда приходит купец из Иерусалима с грузом песка Святой земли. Три-четыре верблюда и несколько мулов. Ты можешь его встретить в Итиле. Он туда приходит каждый месяц. Я уверен, что ты сможешь с ним и с его верблюдами, свободными от груза, и с его карманами, полными денег, дойти до страны Израиля.

«Правда? – сказал Ахав. – Спасибо тебе».

«На здоровье, – сказал толстяк, – Будь осторожен. Я тоже вскоре буду в Итиле. Может, еще встречу тебя и спасу и от других катастроф, в которые ты предполагаешь ввязаться».

«Как тебя зовут?» – спросил Ахав.

«Орех, – сказал толстяк, – все меня так зовут, ибо считают, что я похож на орех. Другие говорят, что я вкусен, как орех, и что моя лысина напоминает орех, который следует расколоть. По правде же зовут меня так, ибо в молодости я был продавцом орехов. Первые свои деньги я заработал, посылая партии орехов в малые города на берегу Босфора. В ящике моих памяток я все еще храню один орех из первой проданной партии. Настоящее мое имя Йоэль. Йоэль из семейства Леви».

Что-то привлекательное и даже захватывающее было в рыжем парне с открытым и смелым взглядом и гладкими щеками.

Ахав съел рыбу с булочкой, благодаря Бога, что на столе был хлеб. Без хлеба он вообще ничего не мог съесть.

Он хотел заплатить, но толстяк возмутился: «Деньги твои здесь ничего не стоят. Попробуй заплатить и увидишь, что деньги твои не возьмут. Скажут, что они фальшивые».

Люди его, которые сопровождали все его слова смехом, ушли, так что трудно сказать, была ли это хорошая или плохая шутка.

В полдень Ахав вернулся к Тите, и рассказал о новом маршруте в страну Израиля.

Она была ему благодарна, что он не уплыл после первой утренней молитвы.

Он рассказал об изменениях планов слепцам. Разочарование в едином вздохе девяноста слепцов слышно было хорошо. Они так надеялись плыть на корабле, прислушиваться к напряженно надувающимся парусам, побывать в Византии, вдохнуть запах ладана, отведать свиного мяса, коснуться стен зданий, скульптур, ощупать декоративные полосы римских времен с элементами полураскрытого яйца и копья, украшающие все дворцы Византии. Они готовы были бороться со штормами по дороге в страну Израиля. А сражение с мусульманскими боевыми кораблями просто вдохновило их. Они вскочили с мест и воображаемыми движениями сабель кололи воздух, изображая битву на палубе.

Потом все ощупью вернулись на свои места и продолжили плести се™.

Много метров сетей они связали за эту неделю безделья, в связи с трауром по Песаху. Тонкие сети из шелковых нитей, и толстые рыбацкие сети, которые они продали горожанам за рыбу локус, обжаренную в хлебных крошках.

Он вязали еще другие сети, а также кольчуги. Тонкая металлическая нить была вплетена в них. Кольчуги они плели для себя. Длина вязанья достигла ста двадцати метров. Потом это надо было делить на части. Невозможно одному человеку нести на себе такой груз.

«Погодите распускать, – сказал им одноглазый командир, – мы еще не знаем, что будем делать, и как доберемся до Итиля. Погодите».

Слепцы ждали. Тренировались в стрельбе из лука на дальние расстояния, в метании бумерангов, в забрасывании сетей, в концентрированных ударах обнаженной рукой, молниеносно разбивающих кости человека. Надоело им безделье. Слишком много дней со времени их поражения они пытаются скрыть это, которое для них, как черный зуб во рту улыбающейся девицы. Надоело им тренироваться. Надоело заниматься мелкими делами и получать мелкие знаки отличия, даваемые слабакам. Смогут ли они, наконец, участвовать в настоящем бою? Что это за бесконечные сомнения и колебания. Кому нужна вся эта подготовка? Почему прямо не выйти на западную границу и вступить в бой с бесом, и будь что будет, а что не будет – тоже отлично будет. Лишь так можно победить в сражениях, если их жаждут.