Алексей Абвов - Прораб стройки светлого будущего

Возвращение в этот мир было наполнено пульсирующей болью во всём теле. Несколько минут я просто пытался сосредоточиться на своём дыхании и потихонечку отключить болевые рецепторы. '- Если болит — значит, ты жив' — так говорил один мой знакомый инструктор рукопашного боя после очередного спарринга, где мне от него хорошо перепало. Но если не побороть боль, то я вряд ли смогу действовать адекватно сложившейся ситуации. Немного утихомирив болевые ощущения, я стал медленно на ощупь выкапываться из кучи навалившихся на меня камней, среди которых, к счастью, была одна мелочь. Света не было, воздух был пыльный даже на ощупь, где-то вдалеке капала вода. Левая рука практически не слушалась, каждое движение отзывалось острой болью. С трудом я сумел выбраться из-под завала и нащупать зажигалку. Три чирка я не мог зажечь огонь, разбитые пальцы не чувствовали колесо кремня. В свете тусклого мерцающего пламени я нашел себе повод для настоящего оптимизма. Можно сказать, мне реально повезло, обвал, заваливший подземелье, зацепил меня лишь самым краешком, в двух шагах был открытый проход, железная решетка которого выпала из своих креплений от взрыва и обвала. Не помню, сколько я полз в полной темноте, не понимаю на что ориентировался, просто полз и всё, чувствуя, что пока шевелюсь, пока ползу, буду жив, и стоит только остановиться, собирая силы, расслабиться, уснуть, ожидая спасения свыше и всё, никто меня никогда не найдёт в этих катакомбах. Помню, как забрезжил где-то вдалеке свет и как я вывалился из подземелья в расщелину с холодной морской водой, а надо мной было синее-синее небо. Набежавшая волна меня подхватила и поволокла в море. Я барахтался в обжигающей воде, сопротивляясь волнам и цепляясь ногами за донные камни, не в силах ни встать, ни плыть. Волны несли меня куда-то вбок от того места, где я выбрался из-под земли, и теряя последние силы, я сумел подтолкнуть себя к берегу. Кое-как выбравшись на каменистый пляж, едва отползя за границу прибоя, я окончательно потерял сознание.

Ну почему все непременно хотят моей смерти? Это яркое солнце, палящее мне прямо в лицо через открытое окно, эти птички, которые чирикают с раннего утра, не переставая ни на минуту, заняться им не чем. Даже жена…, хотя с другой стороны, понятно, близкие родственники опять же. А ведь они непременно считают, что наоборот, не дают мне помереть, вот ведь парадокс. И вообще как-то слишком быстро я прихожу в норму. Уже практически ничего не болит, даже голова прояснилась, только заживающие шрамы постоянно нестерпимо чешутся. А чесаться-то нельзя, нельзя, вот и приходится терпеть, отвлекаясь на посторонние мысли. Была бы боль — отключил бы нафиг, научился уже, а вот с чесоткой, почему-то так не получается, даже странно. Один лишь хороший выход знаю из сложившейся ситуации — такой качественный и глубокий сон. Впрочем, я уже больше и спать не могу, выспался на пару месяцев вперёд, судя по ощущениям в организме. Да, приложило меня в тех одесских катакомбах знатно, и отделался я одним переломом ребра, мелкими царапинами и лёгкой контузией, не иначе как по воле какого высшего существа, не желавшего потерять свою любимую игрушку, меня, то есть. Да и ребят из группы прикрытия на моё ещё шевелящееся тело тоже кто-то вывел, не успело оно до смерти замёрзнуть в холодной морской воде. Вот ведь как мне повезло, иначе не сказать. Хотя 'везение' это относительное, с заданием-то я не справился. 'Да, вот она, непреодолимая сила обстоятельств' — так можно найти себе оправдание в любом случае. Хотя, что я мог сделать в том раскладе? Зелен я ещё для таких подвигов, зелен и слишком самонадеян. Вот теперь и учусь на своих ошибках, практикуясь в экстренной психической регенерации. Как оказалось, прямое управление организмом, позволяет творить настоящие чудеса, вот только с чесоткой ещё придумать бы, что сделать. Ладно, пора отвлекаться на внешние раздражители и подавать признаки осознанного внимания, пока эти 'раздражители' не вошли в настоящее раздражение по поводу моего невнимания и полного игнорирования.

— И только не говори, пожалуйста, что ты только что проснулся, — жена ласково трепала рукой мою отросшую шевелюру, глядя мне в глаза с изрядной долей насмешливости в нежном взгляде. — Я ведь тебя, Алёшенька, как облупленного знаю, ты, нахал эдакий, уже как полчаса меня активно игнорируешь, и признаваться не хочешь. Неужели опять разлюбил?

Вот ведь какая настырная баба, ничего от неё не скроешь. А, с другой стороны, чтобы я делал без её поддержки? Сомнениями ведь измучался.

— Тебя, Светик-семицветик, разве можно разлюбить? — я принял её игру, в которую она всегда любила поиграть при встрече после недолгого расставания, — ты же, сразу прибежишь и как залюбишь до полусмерти…

— И не рассчитывай, кобель блохастый! — твёрдым голосом сказала она, — тебе пока нельзя по медицинским показаниям.

— А когда будет можно?

— Вот когда будет можно, тогда и посмотрим! А теперь я тебя буду кормить и параллельно заговаривать зубы, — она встала с кровати и подвинула столик с тарелками и кружками.

— Хм, а зубы-то у меня как раз и не болят…

— Ну, тогда что-нибудь другое заговорю, раз не хочешь заговорить зубы, — она взяла в руки ложку и глубокую тарелку с очень вкусно пахнущим содержимым, собираясь кормить меня как совсем маленького ребёнка.

— Так, отставить материнские чувства, — я взял у неё из рук ложку и тарелку, — с этим делом я уже и сам справлюсь. Итак, что ты мне в этот раз хочешь рассказать, — я перешел на такой деловой тон, наслаждаясь изысканным вкусом обыкновенной гречневой каши с мясным гуляшом.

— Ты читал моё последнее послание, которое я оставила тебе почти месяц назад? Так, судя по твоему удивлённому виду, нет.

Действительно, я не успел прочитать её 'послание', если так можно сказать о рукописном тексте в виде целой амбарной книги. Я тогда готовился к последней операции, и мне было совсем не до того.

— Ладно, Лёша, я всё знаю и не виню тебя в невнимательности к моей персоне. Ты и так делаешь больше, чем можешь, но надо сделать ещё больше.

— Ой, и от кого я это слышу, Светик, чтобы ты и заговорила такими словами, должно было произойти что-то невероятное.

— Я тут Саламбека встретила…

Так, это уже серьёзно. Даже очень серьёзно. Если это действительно тот самый Саламбек, который был директором и главным воспитателем того детского дома, в котором Светлана, можно сказать, выросла, то можно ожидать нам всем больших неприятностей.

— Это был точно он? — с робкой надеждой в голосе спросил я.

— Точно, точнее не бывает. И расслабься, — она подсела ко мне поближе и положила свою руку мне на плечо, — здесь он уже никогда не станет заслуженным педагогом и больше не изнасилует и не продаст ни одной девочки и ни одного мальчика.