Олег Яковлев - Маски Черного Арлекина

– Грышган? – прошептала она пересохшими губами, поднимая голову. – Грышган!

И пусть она знала, что это проклятое видение, морок, насланный подлыми магиками-людьми, чтобы ранить ее еще больше, чтобы она еще сильнее себя возненавидела... И пусть она знала, что на самом-то деле здесь нет ее любимого, дерущегося подле ее клетки, рыночная площадь совсем не пуста, а люди снуют туда-сюда, покупая, продавая, крича и бранясь... Она знала, что это все обман, но те, кто это сделал, – просчитались. Теперь, увидев его, она сможет наконец отпустить себя в страну духов. Сможет умереть со спокойной душой... И, желая причинить ей еще больше боли, они, сами того не желая, даровали ей покой и умиротворение... такая тишина... тишина... и даже лязг стали и крики уходят куда-то далеко-далеко и звучат уже как будто не в этом мире...

Орчиха безвольно распростерлась на полу.

– Рубись, если ты не трус, забери тебя Х’анан!

Последний выживший гвардеец был единственным, кто остался стоять после того, как Грышган начал драку. Спустя несколько мгновений и он присоединился к своим товарищам, неподвижно лежащим на земле. Площадь была пуста. Горожане исчезли, как по волшебству, солдаты полегли все, устлав своими трупами брусчатку.

Верховный Вождь орков устало опустил секиру и обернулся. В первый момент он подумал, что в клетке никого нет, что ее снова украли у него из-под самого носа, но тут же увидел, что она лежит на полу, неподвижная и...

– Не-е-ет!!! – заревел что было мочи Грышган.

Его страшный рык, казалось, услышал весь проклятый Гарбаден. Кони в стойлах вставали на дыбы, начиная ржать от ужаса и бить по земле копытами. Собаки взвыли все как одна. Люди на соседних улицах начали испуганно озираться: «Откуда раздается этот ужасный рев?» И только она молчала.

– Нет! Ты не можешь! – кричал орк, пытаясь рубить решетку.

В этот раз верное оружие оказалось бесполезным, и Грышган, отшвырнув его в сторону, схватился за прутья. Он тянул их в разные стороны, напрягал до предела и так перетруженные мышцы, и стальная клетка понемногу начала поддаваться. У этой передвижной тюрьмы не было дверей. Была только дощатая площадка, на которую опускалась сама решетка, поэтому орк и не увидел замка.

– Урр’ана! – заревел Грышган, с трудом пробираясь в проделанную брешь. – Нет! Ты не можешь так!

Он схватил ее на руки и вытащил через прутья на площадь. Она была жива, но обессилена, жутко худа и изранена. Она пребывала без сознания. Грышган прижал к себе любимую, подобрал с земли секиру и понес свою женщину к выходу, прочь из этого проклятого города.

Песня, спетая на королевском балу

в Гортене менестрелем Райли из Трени

за день до его казни.

Подол длинной кроваво-красной мантии шуршал по выложенному плитами полу, а черный плащ, скрепленный на плече тремя золотыми крючками, развевался при ходьбе. Посох в виде вырезанного из дерева змея с рубинами глаз и большим гребнем стучал в такт быстрым шагам. Слуги и пажи разбегались в разные стороны, словно мыши при появлении кота, гонимые грозным взглядом из-под низко надвинутой на лоб остроконечной бархатной шляпы. Широкие поля отбрасывали на лицо идущего мрачную тень.

Подданные короля боялись, поскольку никто из них не хотел, убереги Хранн, превратиться во что-нибудь мерзкое: скользкую лягушку там или облезлую крысу. Некий паж покоев ее величества уверял другого, что однажды попался под горячую руку старому чародею и застыл, словно статуя в фонтане Основателей: ни пошевельнуться, ни вздохнуть. Проклятие прошло лишь тогда, когда старик свернул за угол.

Зная добродушный нрав придворного мага королевской династии Лоран, было трудно поверить в то, что он околдовывает и проклинает ни в чем не повинных слуг, но сейчас действительно было лучше не попадаться ему на пути. Лицо чародея пылало гневом, белоснежные брови грозно сошлись на переносице, морщины угрожающе углубились.

«Тук... тук...» – стучал посох по каменным плитам, и одному незадачливому пареньку-слуге, что рискнул обернуться, прежде чем спрятаться в темном проходе, вдруг показалось, что деревянный змей повернул к нему голову, а из оскаленной пасти на миг вырвался раздвоенный язык, хищно облизнувший чешуйчатую морду.

Ходила легенда, даже не легенда – скорее слухи, что посох у мессира Архимага вовсе и не простой, а наделен своим расчетливым разумом и, кроме того, может даже говорить. И пусть никто и никогда не слышал его голоса, многие верили, что это действительно так, ведь с кем же тогда все время разговаривает великий волшебник, когда находится в полном одиночестве? О его привычке что-то бормотать себе под нос при ходьбе было известно многим. Были, правда, и такие, кто утверждал, что, мол, Тиан просто-напросто свихнулся на старости лет, а бормочет он без умолку из-за того, что ему уже давно на покой пора. Дескать, самое время уже старику тихонечко усесться в башне, в каком-нибудь мягком и удобном кресле, укрывшись от сквозняков теплым пледом, и начать писать себе книжки со слезливыми воспоминаниями о героической юности, а не делами королевства заниматься.

– Да не спеши ты так, Тиан, – задыхаясь от быстрой ходьбы, прохрипела деревяшка, состроив на резной морде выражение крайнего недовольства. – Раньше, чем положено, суд не начнется, и неважно, когда ты там появишься...

Маг не ответил и шага не замедлил. Их путь лежал по широкому коридору второго этажа Асхиитара, в конце которого был расположен зал Высокого Орденского Трибунала. Вдоль стен выстроились древние доспехи, равнодушно разглядывая проходящих по галерее из-под пустых забрал. Каждый из этих безжизненных «рыцарей» держал в руках оружие: мечи, цепы, булавы и щиты с изображением старых гербов. В промежутках между доспехами на стенах висели мрачные гобелены, изображающие сцены сражений, изумительных красавиц и грозные лики мифических чудищ.

– Что собираешься делать? – Посох презрительно оглядывал столь приевшиеся ему за века знакомые стены.

– Я собираюсь спасти своего сына, – сжав зубы, ответил Тиан.

– Это-то понятно, но вряд ли тебе удастся убедить этих орденцев, что Ильдиар невиновен, потому как у них, понимаешь ли, объявилась уйма свидетелей, которые...