Олег Яковлев - Маски Черного Арлекина

Дорога не была долгой – путь в какой уж раз преградили исчадия ночи и порождения смерти. Над головой снова начали хлопать сотни маленьких крыльев. Летучие мыши, распуганные огнем и святой водой, возвращались.

– А-а-а! Нет! – закричал один из бывших подчиненных Логнира.

Сотник обернулся и увидел бешено дергающегося солдата, которого стремительно поднимали вверх маленькие крылатые чудовища. Твари облепили его, словно черная шелковая мантия, ежесекундно шевелящаяся и подрагивающая десятками крыльев. Он еще кричал, пока нетопыри острыми, не знающими пощады клыками вгрызались в его кожу, наслаждаясь горячей пульсирующей кровью. Оказавшемуся без света человеку не повезло. Это Логнир завел его на гибель в чужую страну, чужой город. Это Логнир обрек его на безвестность и ужасную смерть. Это Логниру еще предстояло держать ответ перед своей совестью.

– Туда! – бегущий первым странствующий убийца нечисти указал факелом на какой-то неприметный лаз.

Он начинался под скособоченной стеной обвалившегося здания и привел беглецов к крепкой двери, ведущей, судя по всему, в погреб. Дверь оказалась накрепко заколоченной, причем в том числе и изнутри, но это не могло остановить Слепня и его ребят. Охотники что-то сделали, из погреба послышался треск – запоры разлетелись на куски. Спустя минуту люди и орки оказались в безопасности, забаррикадировавшись за дверью.

Слепень поднял факел – кругом царили запустение и пыль вкупе с сетями шелковой паутины – никого и ничего. Охотники на ведьм развязали свои мешки и начали высыпать их содержимое у двери и под стенами.

Соляная дорожка соединилась, замыкая в огромный прямоугольник людей и орков. Выжившие оказались в безопасности, относительной, конечно, если учесть мертвый город над головой, все еще полный всяческого неживого сброда, идущего штурмовать единственную укрепленную позицию врага – их дверь. Дверь, на которой снаружи была начертана странная, наполовину выцветшая геометрическая фигура, вроде тех, что рисовали охотники на ведьм для обозначения особо опасных мест, но в данной обстановке никто из беглецов не обратил на нее никакого внимания.

Старая трактирная песня

В полутьме гнетущего зала он походил на зловещее порождение кошмара, которое выбралось из какой-то норы и теперь блуждает из угла в угол в поисках чего-то, что совершенно точно должно быть где-то тут. Только в огромном, пустом и залитом осенними сиреневыми сумерками помещении этому созданию было уютно, только под этими сводами оно оставалось в столь приятном его душе одиночестве и могло предаться каким-то своим независимым и не касающимся никого мыслям. Все двери были заперты снаружи, он проник сюда через личный потайной ход, и никто здесь не объявится. Здесь было тихо, здесь было спокойно...

Существо, которое с виду было человеком, бродило меж колоннами, совершая широкие угловатые шаги, ступая по шуршащему ковру из налетевших в окна листьев. Оно сомкнуло руки за спиной и сильно горбилось, наклонившись вперед так низко, что при ходьбе едва не задевало носом черно-белые плиты пола. На костлявых плечах его лежала такой же расцветки, как и пол, длинная шахматная мантия, с оторочкой из собольего меха, волочащаяся за ним на три фута. Богатые одеяния отнюдь не придавали величия фигуре своего владельца, а лишь усугубляли облик мрачности, подчеркивая некоторую неправильность его движений и осанки. Длинные русые волосы были спутаны и опадали на лицо, а меж ними блестели два черных глаза, отражающих свет фонарей, которые зажгли за окном смотрители парка с наступлением сумерек.

Человек был худым и болезненным. Последнее выражалось в подчас накатывающей на него мелкой дрожи. Жуткий озноб преследовал его всюду, куда бы он ни направился, от него нельзя было защититься, нельзя было укрыться. И дело тут заключалось вовсе не в огромных распахнутых настежь окнах или холодном камне стен и пола, нет. Уж бродящий кругами по огромному мрачному залу мужчина в этом точно был уверен – холод растекался внутри его тела так, словно он проглотил огромный кусок льда, который все никак не растает...

– А может, ты всему виной? – хрипло проговорил человек, резко обернувшись к невысокому помосту в конце зала.

На возвышении темнели силуэты двух больших кресел. За ними, у кажущейся отсюда черной портьеры, лежал мертвец в черно-белой шахматной мантии. В груди покойника торчал кинжал, кровь растеклась широкой блестящей лужей вокруг его тела; зубастый силуэт короны темнел немного в стороне.

– Нечего было подглядывать за мной, король, – укоризненно проговорил сгорбленный убийца, обращаясь к мертвецу. – Но нет, знаешь, дело все же не в тебе, хоть я – это и есть ты, в некотором смысле... Дело во мне самом! – Он ткнул себя в грудь пальцем и хрипло расхохотался. Гулкое эхо сиплого смеха разлетелось по залу, но вскоре затихло. – Но вот беда – как же мне в себе разобраться, если я сам... не в себе?!

С этой многозначительной мыслью безумец вновь вернулся к своему блужданию.

– Ну и что из того? – рассуждал сгорбленный, помогая своим мыслям и словам резкой жестикуляцией. – И что из того, что я не в себе?! Пусть судят, пусть смеются! Конечно, за глаза, ведь никому не хватит храбрости или того же задора, чтобы открыто поучать меня. А жаль... – тут говоривший сошел на едва слышимый шепот, – жаль, жаль, жаль... Но отчего вы все... – здесь уже с его губ слетел тонкий крик, и бросившийся к стене обладатель черно-белой мантии вскинул изошедшие судорогой руки к едва различимым в темноте зала портретам людей в коронах, – вы все... не соблаговолили оставить мне более справедливое наследство! Хватит закрывать глаза на истину – я, и никто иной, самый несчастный сын, получивший в дар от праотцов вовсе не богатство, а сонм злобных тварей. Отчего мне отвечать за ваши ошибки, смиренно склонив голову и молчаливо отравляя себя тем, что некоторые зовут сыновней благодарностью, не смея роптать и клясть вас только лишь из-за того, что это страшный грех! Грехи... смешные вещи... – кричавший выдохся, на лбу его выступил пот.