Кирилл Шатилов - Торлон

Гури с трудом представил подобную картину, но промолчал. Когда они познакомились, Учитель уже был стариком, а с тех пор миновало немало зим. С возрастом еще никто не становился моложе. Было бы глупо думать, что Учитель бессмертен. Хотя очень хотелось. В клане Тикали немногие умирали своей смертью, доживая до старости. Разве что некоторые женщины да старейшины. А потому по-настоящему дряхлых людей Гури приходилось видеть крайне редко. И уж тем более он не ожидал старческой слабости от Учителя, всегда такого бодрого и жизнерадостного.

— То, что ты рассказываешь, — сказал он, — действительно очень странно. Неужели никаких следов, кроме этого наконечника? Ничего не украдено?

— Не украдено?! — Дэс’кари Сину взревел так, как только может реветь человек, не боящийся нарушить тишину Леса. — Да они унесли все, что только можно было унести! То, что ты видишь сейчас на мне, — единственное, что у меня осталось.

Пропала даже посуда! Скажи, кому она могла понадобиться! Я уж не говорю об оружии…

— Тем проще будет узнать, кто это сделал, — заметил Гури, стараясь сохранять спокойствие и трезвость мысли. — Если оружием завладел кто-то из моих сородичей, он вряд ли станет прятать его от глаз посторонних и не преминет похвастаться ценным трофеем.

— Там было еще кое-что… — Дэс’кари Сину не договорил и вскинул руку так резко, что за его спиной взметнулись черными змеями косы. — Слышишь? Сюда идут.

Спорить не имело смысла. Хотя до слуха не доносилось ровным счетом ничего, кроме уютного потрескивания костра, Гури благоразумно промолчал, наблюдая за тем, как Дэс’кари Сину торопливо подбирает с земли весь свой боевой скарб и скрывает лицо под круглой тенью шляпы. Тихий свист, и вот уже в отсветах костра гарцует, нетерпеливо фыркая и вскидывая длинной гривой, красавец-конь, каких Гури давно не приходилось видеть.

— Ступай к своим. Я сам найду тебя. — Дэс’кари Сину одним махом сел верхом на широкий круп четвероногого спутника. — Поспеши. Скоро тут будет много стрел.

Гури долго еще не мог взять в толк, почему столь уверенный в своих силах воин, не раздумывая, обращается в проворное бегство, вместо того чтобы по привычке первому обрушиться на врага, пусть даже превосходящего его численностью. Напоследок Дэс’кари Сину завел коня прямо в огонь и заставил затоптать костер, с чем тот безропотно и бесстрашно справился в мгновение ока.

Всадник и конь исчезли в ночи, преследуемые брызгами искр и затихающим хрустом ломаемых под тяжелыми копытами веток.

Поляну залил непроглядный мрак.

Ощущение после разговора осталось таким, будто мучительный голод ослепил Гури и заставил наброситься на красивый, но ядовитый мухомор, от которого в животе вместо сытости появилось предчувствие бури, а рот переполнился рвотной горечью. Даже смертельный поединок на ножах представлялся теперь ему более понятным и осмысленным, нежели почти приятельская беседа ни о чем. Ничего толком не узнав, он лишь еще глубже погрузился в пучину злых загадок, раскрытие которых, увы, не предвещало ровным счетом ничего хорошего. Кто поднял руку на Учителя? Что еще выкрали убийцы, кроме оружия, о чем Дэс’кари Сину не успел договорить? Почему он все-таки без видимой на то причины обратился в бегство?

Да и Павук… Нет, он не забыл про него. Бедняга по-прежнему лежит там, где его настиг неразборчивый нож. Гури представил себе возвращение в стойбище с окровавленным телом паренька на плечах, слезы женщин, искаженное горем любимое лицо Кеиты и тишину отчаяния, которая повиснет над всеми Тикали. Суровая жизнь и быстрая смерть приучили Тикали сдерживаться, а не оглашать лес криками и стонами, как то делают илюли в знак великой скорби. Старейшины обязательно зададут ему много вопросов. Объяснений потребует и Гел. Привыкший с детства жить под чужой личиной, Гури при этом больше всего на свете ненавидел обманывать. А если рассказать о случившемся правду, получится, что он мог, но не защитил Павука. И даже не отомстил.

Стоило ему тронуться, крадучись и прислушиваясь к каждому шороху, в ту сторону, где, как он представлял себе, осталось лежать бездыханное тело Павука, как рыжая грива на голове встала дыбом от ужаса: он наткнулся на большой валун, и этот валун тотчас зашевелился. И не просто зашевелился, а тихо спросил на языке илюли:

— Фокдан, это ты? Я потерял его из виду…

Гури застыл, быстро ища единственно верное в таком положении решение, когда на некотором расстоянии послышался приглушенный призыв:

— Норлан, сюда! Кажется, я кого-то нашел…

Времени на раздумья у Гури не оставалось.

— Фокдан, а разве ты не…

Говоривший понял, что рядом с ним оказался кто-то третий. Кто-то, кто толкнул его в бок и замер. Рука сама скользнула по круглому набалдашнику, привычно потянула за шершавую рукоять и выхватила из ножен всегда покорный хозяину меч. Лезвие со свистом рассекло воздух на высоте колена от земли, не встретило преграды, взлетело вверх и обрушилось наискось назад, в надежде достать невидимого противника. Тщетно. Острие чиркнуло по земле. Норлан откатился в сторону и замер, выжидая и не опуская меча.

— Что там у тебя происходит?

Из-за кромешной тьмы Фокдан не мог видеть происходящего, но лязг железа насторожил его.

— Здесь есть кто-то еще, — громко зашептал Норлан. — Кажется, я не успел его ранить.

«Мальчишке опять мерещатся враги», — подумал Фокдан, однако осторожно положил бездыханное тело обратно на землю и взвесил на локте приятную тяжесть арбалета.

Солдаты, особенно сверы, полагают, будто лазутчикам слишком многое мерещится и они напрасно поднимают тревогу, не убедившись лишний раз в истинности своих скоропалительных заключений. Фокдану не раз приходилось ходить в разведку, в одиночку либо в составе целого отряда лазутчиков, однако он не помнил случая, чтобы полученные им сведения о противнике расходились с действительностью. Вот и сейчас он был совершенно уверен в том, что видел из-за деревьев на поляне не просто костер, а всадника на лошади, которая промчалась прямо сквозь пламя, как если бы это был лесной ручей, и человека с неправдоподобно большой головой, оставшегося сидеть в облаке рыжих искр. Ни всадника, ни человека не осталось. Только тусклая кучка дышащих жаром углей, от которых света не больше, чем от звезд — белым днем.

Ночь выдалась не самая лучшая, чтобы рыскать по лесу. «Выколи глаз», называл такие ночи Фокдан. Он никогда бы не пошел в разведку, если бы не настоял Норлан. Мальчишке захотелось выделиться, почувствовать себя полезным. А немногословный Ризи внезапно его поддержал. Этот вечно неумытый и как будто заспанный херетога с каждым днем их странствий нравился Фокдану все меньше, однако нянькой для Норлана он был превосходной. Держал юношу постоянно при себе и делал вид, что тот выполняет работу его личного телохранителя. Наблюдать за этим со стороны было презабавно, поскольку вокруг Ризи было еще пятеро воинов — могучих мергов с вечно угрюмыми лицами. Рядом с ними худощавый Норлан даже в шлеме смотрелся как изящная девушка-наездница. Похоже, Ризи боялся не только вражеской стрелы из кустов, но и гнева своего начальника Тивана, приходившегося, как выяснилось, Норлану отцом. Тем удивительнее было безропотное согласие Ризи на просьбу юноши отпустить его в ночной рейд в качестве лазутчика. Едва ли на его решение как-то повлиял второй член группы, то есть Фокдан. Правда, Ризи наверняка знал Фокдана хотя бы как сына заслужившего добрую славу в лесных боях Шигана, а потому не мог ему не доверять, тем более что назначил Фокдана к ним в отряд сам Ракли. И все же Фокдан был чужаком, далеким от благополучной жизни в Вайла’туне, большую часть жизни прожившим на далекой заставе, превращенной теперь в пепел, искусным, быть может, в рукопашных схватках, но не искушенным в четком выполнении отданных приказов.