Роберт Сильверберг - Замок лорда Валентайна. Хроники Маджипуры

Третья Терраса была головокружительно прекрасна. Блеск ее напомнил Валентайну Долорн. Она прилепилась к основанию Второго Утеса неприступной вертикальной стеной, казавшейся непреодолимой преградой для желающих проникнуть внутрь, а когда солнце освещало западную сторону утеса, от отраженного света слепило глаза и захватывало дух.

Там были зеркала — громадные, грубо вырезанные плиты полированного черного камня, воткнутые одним краем в грунт вокруг террасы. Они сияли изнутри.

Валентайн первый раз критически взглянул на себя, ища перемен, принесенных путешествием, какого-нибудь ослабления того теплого излучения, которое исходило от него с самого Пидруда, следы усталости или потрясений, но ничего этого он не увидел; знакомый золотоволосый улыбающийся человек. Он приветливо махнул своему отражению и дружески подмигнул ему, а через неделю перестал замечать. Если бы ему приказали не обращать внимания на зеркала, он, вероятно, был бы в постоянном напряжении, невольно бросал туда взгляд и тут же отводил его, но никто не сказал ему, для какой цели здесь зеркала и как он должен воспринимать это, потому вскоре просто забыл о них.

Зеркала, как он понял много позже, были ключом к движению вперед на Острове: эволюция духа изнутри, растущая способность отличать и отбрасывать ненужное.

Здесь он был совсем одинок: ни Шанамира, ни Виноркиса, ни Фарсела. Валентайн внимательно пригляделся к чернобородому если бы он действительно был шпионом, то без сомнения, нашел бы возможность следовать за ним с террасы на террасу. Но его не было.

Валентайн пробыл на Террасе Зеркал одиннадцать дней и с пятью другими новичками отправился на плавучих санях к краю Второго Утеса на Террасу Посвящения.

Отсюда открывался великолепный вид на первые три террасы, находившиеся далеко внизу. От Террасы Оценки видна была лишь узкая розовая линия на фоне темной зелени леса, но большая Терраса Начала внушительно развернулась на середине нижнего плато, а Терраса Зеркал прямо внизу сверкала, как миллион ярких погребальных костров в полуденном свете.

Теперь ему уже стало безразлично, насколько быстро он сможет продвигаться.

Время утратило значение. Здешний ритм полностью овладел им. Он работал в поле, слушал обстоятельные лекции духовного обучения, проводил много времени в темном каменном здании — месте поклонения Леди — и спрашивал, будет ли ему дарован свет.

Иногда он вспоминал, что намерен был побыстрее добраться до сердца Острова и к женщине, которая живет там, но теперь это не имело для него никакого значения.

Он становился истинным пилигримом.

За Террасой Посвящения следовала Терраса Цветов, за ней — Терраса Преданности, а затем Терраса Окружения. Все они были на Втором Утесе, как и Терраса Восхождения — последняя ступень, с которой поднимались на плато, где обитала Леди. Каждая из террас, как начал понимать Валентайн, полностью окружала остров, так что на ней в любое время мог бы находиться миллион почитателей, если не больше, но каждый пилигрим знал только крошечный участок целого, пока шел к центру. Сколько труда было положено, чтобы выстроить все это, сколько жизней было отдано служению Леди! И каждый паломник шел, окруженный молчанием. Здесь не заводили дружеских отношений, не обменивались откровениями, не заводили романов. Фарсел был единственным исключением из этого правила. Вообще это место существовало как бы вне времени и за орбитой обычных ритуалов жизни.

В этой средней зоне Острова меньше занимались обучением, больше тяжелой работой. Валентайн знал, что, достигнув Третьего Утеса, он присоединится к тем, кто фактически несет всему миру дело Леди. Теперь он понимал, что большую часть посланий излучает не сама Леди, а миллионы ее передовых служителей Третьего Утеса, чей мозг и дух полны благоговения к Леди, но отнюдь не все достигают Третьего Утеса, очень многие старые служители десятилетиями живут на Втором Утесе, занимаясь административной работой, не надеются на более трудную ответственность внутренней зоны, не желая продвигаться к ней.

В конце третьей недели на Террасе Посвящения Валентайну было дано познать настоящий, верный сон-вызов.

Он видел, что идет по опаленной пурпурной равнине, которая так затемняла его сон в Пидруде. Солнце висело низко над горизонтом, небо было тяжелым и унылым, вдали виднелись две широкие горы, поднимавшиеся, как гигантские кулаки. В усеянной камнями долине между горами виднелся последний красный отблеск солнца, необычный, масляный, зловещий свет.

Над этой странно освещенной долиной дул холодный сухой ветер и нес с собой вздыхающие, поющие звуки, мягкую печальную мелодию. Валентайн шел и шел, но горы не становились ближе, пески пустыни тянулись бесконечно, а он все шел, чтобы не угасла последняя искра света. Силы его слабели. Грозные миражи проносились перед ним. Он видел Симонана Баржазида, Короля Снов, и его троих сыновей. Видел призрачного дряхлого Понтифика, хохотавшего на своем подземном троне. Видел чудовищ, медленно ползающих по дюнам, и морды огромных дункаров, высунувшиеся из песка и обнюхивавшие воздух в поисках добычи. Кто-то шипел, выл, шептал, насекомые собирались в мерзкие тучи, начался дождь из сухого песка, забивающий глаза и ноздри. Валентайн устал и готов был остановиться, упасть и лежать, пока песчаные дюны не закроют его, и только одно влекло его вперед: в долине ходила улыбающаяся женщина — Леди, его мать, и он устремился вперед, как только увидел ее.

Он ощущал тепло ее присутствия, притяжение ее любви. Иди ко мне, Валентайн, — шептала она.

Ее руки тянулись к нему через пустыню. Плечи его согнулись, ноги подкашивались. Он не мог идти, но знал, что должен.

— Леди, — шептал он, — я не могу больше. Я должен отдохнуть, уснуть!

Свет между горами стал теплее и ярче.

— Валентайн, — звала она. — Сын мой!

Он с трудом сдерживался, чтобы не закрыть глаза. Так заманчиво было лечь в теплый песок.

— Ты мой сын, — звучал голос Леди с невообразимо далекого расстояния. — Ты нужен мне.

Когда она сказала эти слова, он обрел новые силы и пошел быстрее, а затем легко побежал широкими шагами. Теперь расстояние быстро сокращалось. Валентайн уже ясно видел ее на террасе из лилового камня. Она ждала его, протягивала к нему руки, называла его имя, и голос ее звенел, как колокольчики в Ни-мое.

Он проснулся, но все еще слышал ее звонкий голос.

Наступил рассвет. Валентайн почувствовал удивительную энергию. Он встал, спустился к большому аметистовому бассейну, служившему для купания, и нырнул в холодную родниковую воду, затем побежал в комнату Минесипты, своей толковательницы снов, плотной, узкокостной особы с горящими черными глазами и худощавым лицом, и торопливо рассказал ей свой сон.