Дмитрий Емец - Огненные врата

– Ты упростился. Удручающее зрелище! – презрительно произнесла она, используя Зигю как рупор.

Мефа это удивило. Прежде Прасковья берегла Зигю больше, избегая прямых атак на сознание. Так бесцеремонно она поступала только с Ромасюсиком.

– Бедненько у тебя! Хочешь, я что-нибудь нафантазирую?

– Мне и так хорошо, – отказался Меф.

– Ну пожалуйста!

– Нельзя!

Однако к Прасковье пришло настроение порезвиться. Настроение поиграло пушистым котенком, проскакало по комнате и позвало хозяйку к шкафу. Прасковья проследовала за своим настроением, двумя пальцами взялась за торчащий кусок ткани и вытянула наружу халат.

– Что это у нас за тряпочка? Интересно, мне подойдет?

Буслаев вырвал халат у нее из рук.

– Больной? – сочувственно поинтересовалась Прасковья.

– Это ее халат!

Меф ожидал, что затрясутся стены, разлетятся стекла, на газоне у автобусной остановки проснется вулкан, но ничего этого не случилось. Прасковья задумчиво смотрела на него, протянула руку и нежно провела по его щеке.

Пальцы у нее были теплые, почти горячие. Буслаев отступил.

– Бедный, бедный Мефочка! Знаешь, мне даже жаль тебя! Не помню, как называется это заболевание, но, по-моему, оно неизлечимо. Дафочки у тебя больше нет, и ты прижимаешься личиком к ее халатику?..

Буслаев не запомнил мгновения удара, но в двери ванной появилась дыра как раз по форме его кулака. Он осторожно вытащил руку. Кожа была содрана только у мизинца. Почему-то это помогло Мефу успокоиться. Он трогал содранный клочок кожи и сопел.

– И ты будешь утверждать, что ты светлый? Ты такой же, как я! С тобой вместе мы достанемся Лигулу. Ты даже Дафну свою вконец испортил, и поэтому ее забрали от тебя в Эдем! – заявила Прасковья и замолчала, ожидая ответа.

Ее ожидание сидело посреди комнаты точно живое, похожее на жирного восточного божка. Круглая бумажная лампа, похожая на осиное гнездо, раскачивалась от дыхания малютки Зиги.

– Скверненькая дверь! Не дерево, а опилки с картоном, – сказал Меф. Если раньше он ускорился, то теперь, напротив, замедлился.

Прасковья жадно смотрела на него. Зрачки у нее то расширялись, то сужались.

– И знаешь что? – продолжал Меф. – Про халат ты угадала. Ночью я кладу его под голову, а потом зарываюсь в него лицом. И другие ее вещи тоже. Я убираю их, заталкиваю в шкаф и под диван, но они все равно повсюду!

Буслаев по-прежнему смотрел только на свою руку. Казалось, он разговаривает не с Прасковьей, а со своей сбитой кожей. Зигя стоял рядом, вытянув руки по швам. Макушка его упиралась в потолок.

– Теперь про тебя. Или, если хочешь, про нас с тобой! Ты ходишь за мной по пятам, но тебе нужен не я. Тебе нужна ты сама. Ты не можешь ни за что ухватиться! Ты разуверилась во мраке, но все равно живешь по его законам, потому что по законам света жить тебе больно, а боли ты боишься. Ты готова доставлять ее другим, но никогда себе.

– Ты бредишь! – резко крикнула Прасковья.

Ощутив какое-то изменение, Меф обернулся. Он увидел, что за окном, покачиваясь, висит автобусная остановка, вырванная из асфальта вместе с бетонным основанием. Кажется, Прасковья собиралась вбросить ее в комнату, протаранив стену.

В последнюю секунду Меф мысленно задержал остановку и некоторое время боролся с Прасковьей. Павильончик трясся. Из приваренной к остановке урны дождем сыпались бумажки и пустые пластиковые бутылки. Мефа бросало то в жар, то в холод. Голова у него дрожала. Долго сопротивляться Прасковье он не мог. Перстни Чимоданова, Мошкина и Вихровой забрали у него слишком много сил.

Неожиданно Прасковья остыла. Автобусная остановка упала на газон и грузно завалилась набок.

– Я увлеклась. Прости, пожалуйста, за беспорядок!

Она повернулась и вышла, распахнув дверь взглядом. Зигя обмяк и, вопросительно оглядываясь на Мефа, потащился за мамочкой. На ходу он жалобно хныкал. Надежда на воссоединение семейства и на то, что он будет сидеть у папули с шариком в руке и кушать варенье из банки, не оправдалась.

Прасковья пошла по коридору. Навстречу ей от лестницы двигались два парня с верхнего этажа – ребята мрачные и с дурной репутацией. Поговаривали: они живут тем, что выбивают долги.

Прасковья шагала прямо на них с видом царицы, убежденная, что ей уступят дорогу. Дорогу ей не уступили, а саму Прасковью толкнули, обругав грубо и грязно. Она остановилась и посмотрела, но не на обидчиков, а на Мефа. Тот понял, что сама себя она защищать не будет. Буслаеву стало тоскливо. В общежитии озеленителей он предпочитал не драться. Но тут был тупик: не вмешаться он не мог.

Парни отошли шагов на десять, когда Меф догнал их. Они наверняка слышали его шаги, но не обернулись, а лишь расслабленно приостановились. Меф догадывался, что это может означать, и не удивился, когда один из них попытался резко лягнуть его подъемом стопы в пах. Зато удивился сам парень, когда нога его пролетела мимо цели, а сам он лег на пол от нескольких резких ударов. Второй отскочил, и с ним пришлось повозиться. Он то атаковал, то отступал, не подпуская Буслаева к себе.

Меф возился с ним целую минуту, опечаленный своей теперешней формой. «Если не тренируешься один день – замечаешь сам, если два – замечу я, если неделю – заметят все», – вспоминал он слова Арея. Меф же не тренировался полгода и очень «сполз».

Откуда-то выскочил третий, потом поднялся второй. Меф дрался вначале с двумя, затем с тремя, после, кажется, уже с четырьмя, а дальше он и счет потерял. Каждый озеленитель кому-то брат, дядя или троюродный племянник, а как не помочь земляку? Меф стремительно перемещался, не позволяя нападавшим окружить его. Хлопали двери, высовывались полные любознательности черноглазые головы. Драка вначале шла на этаже, потом выкатилась в вестибюль, а оттуда на улицу.

Дважды Мефа сшибали на землю. Несколько раз он пропускал удары по голове. В глубине носа возникло тупое ощущение сдавленности, а во рту железистый привкус. Он сам не понимал, как ему удавалось вскакивать. Он не столько нападал уже, сколько защищался, изредка огрызаясь двумя-тремя ударами. Но при этом чувствовал, что силы его на исходе. Сейчас собьют на землю и запинают. Обычная тактика озеленителей, когда один за всех и все на одного.

Зигя сидел на корточках и сосал пальцы. То один, то другой, будто сравнивал их по вкусовым качествам. Когда на него кто-то налетал, он издавал хныкающий звук и перемещался немного в сторону.

Мефу не стоило на него засматриваться. Один из озеленителей, видимо, бывший борец-вольник, немолодой уже, с лоснящейся лысиной, прошел Буслаеву в ноги и сшиб его на землю. Другие с медлительной торжественностью сгрудились вокруг, готовясь добивать его ногами.