Дмитрий Емец - Огненные врата

Мефу стало совсем туго. На шее у него сомкнулись могучие руки. Озеленители не желали, чтобы Буслаев вопил. Они были сосредоточенны и злы.

– Сынок! Зигя! – придушенно крикнул Меф из последних сил.

Со стороны солнца качнулась широкая тень. Борец-вольник запоздало оглянулся и улетел по дуге, в полете группируясь и сохраняя шею от перелома. Даже в полете ощущалось, что это человек опытный, пользующийся среди своих заслуженным уважением.

Парень, пинавший Мефа ногами, захрипел от ужаса и, упав на траву, закрыл руками голову. Нечасто увидишь, как Зигя защищает папу. Сопя от негодования, «сыночек» прокручивался направо и налево, размахивая руками как пропеллер. Учитывая вес его ручек, работало это как раскрученный на цепи лом.

Меф, покачиваясь, встал, готовый защищаться. На него никто не нападал. Зигя дрался с четырьми озеленителями, один из которых пытался подстрелить его из травматического пистолета. Меф огляделся. Из окон за ними наблюдало все общежитие. Несколько десятков голов: мужских, женских, детских. Многие снимали на мобильники. Меф понял, что надо срочно принимать меры, чтобы не оказаться виноватым в групповой драке.

– П-помогите! Убивают! Мои гражданские права нарушаются! Да здравствуют порядок, закон и мир во всем мире! – заорал Меф, петухом налетая на тех озеленителей, что делали слабые попытки подняться.

Зовя на помощь, он не забывал молотить кулаками, и озеленители один за другим укладывались на травку размышлять о грустном и печальном. После третьего призыва о помощи дорожка, ведущая через газон, опустела.

Меф еще немного повопил для порядка, призывая всех желающих спасать его, а потом, прихрамывая, подошел к Прасковье, спокойно стоявшей среди неподвижных или слабо шевелящихся тел. Ноздри у нее хищно раздувались, глаза были как у подкрадывающейся кошки. На вопящего Мефа она оглянулась вопросительно.

– Американский принцип ведения войны! Громче ори, больше жалуйся и сойдешь за пострадавшего, – объяснил ей Буслаев.

Прасковья не слушала его. Она протянула руку и вытерла у Мефа кровь с лица. Нос у него был разбит, губа рассечена.

– Уея кыоофьь! – выговорила она с трудом, но певуче.

Зигя еще немного поразмахивал руками, но под его пропеллер никто больше не попадался, и он стал звать папу. «Папуля» срочно пообещал ему леденец и затащил чадо в дверь общежития. Прасковья повернулась и с гордо поднятой головой пошла ко входу. Вахтер отодвинулся, пропуская ее.

Они вернулись в комнату. Меф выглянул в окно. Недобитые озеленители уползали. Другие еще отдыхали. Сирены слышно не было, и это Мефа порадовало. Озеленители редко вмешивали в свои конфликты органы власти. Правда, теперь у Буслаева могли возникнуть сложности. Нельзя же будет круглосуточно разгуливать под охраной Зиги, хотя о Зиге здесь станут слагать легенды. Озеленители уважают того, кто сумел их побить, причем честно побить, по-мужски.

– Невероятно! Впервые он вмешался сам! Пусть по моей просьбе, но дрался-то он не как марионетка! Похоже, наш карапуз взрослеет, – сказал Буслаев.

Прасковья подошла к Мефу сзади и опустила теплые ладони ему на плечи.

– Я могу что-то сделать для тебя? Только не прогоняй меня! – прогудел Зигя толстым голосом, но с неожиданно ласковой, согретой нежностью интонацией.

Меф скользнул взглядом по захламленной комнате, по валявшимся повсюду вещам, по пыльному полу. На секунду у него возникло искушение вручить Прасковье ведро и швабру, но это уже действительно могло привести к землетрясению. Но совсем отказываться от помощи было глупо. Занятая полезным делом, Прасковья могла стать не такой разрушительной.

– Ты уверена, что можешь помочь?

– Да. Говори.

Ее легкие руки по-прежнему были у него на плечах.

– Ну если ты действительно хочешь что-то сделать, тогда… – медленно начал Меф и, не до конца убежденный, что это хорошая затея, повернулся к книжному шкафу.

Прошло два часа, потом три, а Прасковья все еще оставалась у Мефа. Она сидела за кухонным столом и, листая пухлую книгу в мягком переплете, что-то старательно выписывала из нее неуклюжим, полудетским почерком.

Меф удрученно листал конспекты, стараясь не смотреть в зеркало на распухающее лицо. Завтра ему нужно было ехать в универ.

Что касается Зиги, он был счастлив, как может быть счастлив только трех– или четырехлетний ребенок. Он сидел на единственном выдержавшем его стуле и ел варенье из банки, черпая его леденцом как ложкой. В другой руке у него был шарик. Дважды он срывался с места и, опрокидывая мебель, бросался обнимать то папочку, то мамочку.

В тот же вечер в районе пятнадцатого дома по Рязанскому проспекту суккуб Гаулялий, милый и светский молодой человек, завсегдатай ночных клубов, коленями которому служили пузырьки из-под духов, а в ушах покачивались подвесы в форме фигурных таблеток, встретил Тухломона и, радостно вскрикнув, кинулся к нему.

Обычно суккубы и комиссионеры не очень ладили, но тут дело другое. Гаулялию льстило общение со столь важной персоной.

В русском отделе уважительно шептались, что Тухломон пошел на повышение и просто так до него теперь не доплюнешь. Нет, вы только представьте: комиссионер, которого охраняют тартарианцы, причем не из какого-нибудь Среднего Тартара, а из самого что ни на есть Нижнего! Даже Пуфс был озадачен, выжидая, пока определится, куда дует ветер.

Мало кто знал, что дальновидный Тухломоша прикормил Эрба и Бурцеля эйдосами, просчитав, что пока тартарианцы рядом, Вольгенглюк к нему не сунется. Разумеется, Эрб и Бурцель презирали Тухломона так, как могут презирать пластилиновых гадиков только стопроцентные стражи мрака, однако приказ Лигула есть приказ Лигула. К тому же находиться рядом с Тухломоном было веселее, чем в Нижнем Тартаре.

Вот и на Рязанке Тухломон был со своей охраной. По правую и по левую руку от него стояли два стража – один с акинаком, другой с бородой-котлетой и со страшным германским мечом.

Гаулялий еще не добежал до Тухломона, а Эрб, шагнув вперед, уже преградил ему путь.

– Куда?

– Я его друг! Ведь, правда же, я ваш друг? – залебезил юный суккуб.

– Так и быть, ребята! Пропустите друга! – снисходительно позволил Тухломоша.

Суккуб приблизился к нему на полусогнутых ножках.

– Слышали новость? Видел собственными глазами! Буслаев дрался за Прасковью, и ему наставили фонарей. Прасковья на седьмом небе! Девушки всегда жалеют побитого, особенно если его побили за них.

Гаулялий хихикнул. Он сам был наполовину девушка и знал это из первых рук.

– А теперь повелительница мрака переводит с английского текст про правильный порядок расчленения лягушек! И знаете для чего? Чтобы он получил какой-то там зачет!