Селин Кирнан - Кружащие тени

— Мой отец был хорошим человеком, — внезапно прошептал Кристофер. — Он бы понравился Лоркану. И Лоркан бы понравился отцу. Они были очень похожи. — Крис издал короткий смешок. — Хотя я думаю, что манера выражаться моего отца весьма удивила бы твоего. Да, выражаться он любил.

Винтер хихикнула. Ее отец и правда сквернословов не жаловал. Хотя словечки Кристофера его, похоже, не очень задевали. Она ласково взглянула на него. «Отец любил тебя», — подумала она.

— Как звали твоего отца, Кристофер?

— Айдан, — ответил он, затем тихо повторил, словно для себя: — Айдан Гаррон.

Она кивнула. Айдан Гаррон и Лоркан Мурхок. Их больше нет.

Вдруг оказалось, что солнечные блики расплываются. Она перевела взгляд на свои руки — они тоже виделись нечетко. Винтер сердито вытерла глаза.

— Девочка, мне так больно от того, что все мои воспоминания о нем связаны с этими нелюдями. — Кристофер прошептал это так, словно делился постыдной тайной. — Мне страшно думать, что каждый раз, когда я вспоминаю отца, я вспоминаю их… Словно я позволяю им снова украсть его у меня…

— Ох, Кристофер. Не надо.

Они снова посидели в молчании, с трудом сдерживая слезы. Кристофер встряхнулся и потер ладонями лицо.

— Черт возьми! — прорычал он. — Возьми себя в руки, Кристофер Гаррон! — Он ударился затылком о дерево: — Слюнтяй! — И уронил руки на колени.

Не размышляя, Винтер мягко положила ладонь на его левую руку, стараясь расправить его пальцы. Это получилось не сразу, потому что они были сжаты в кулак.

Почувствовав прикосновение, Кристофер хрипло вздохнул и дернулся, словно хотел встать. Впервые ему оказалось неприятно ее прикосновение к шрамам, но Винтер умоляюще взглянула на него и не убрала руки. Постепенно он снова прислонился к дереву и смотрел напряженно, но не протестуя, как девушка отодвинула его рукав и провела пальцами по тонкой белой нити шрама, которая вела от обломка кости до самого локтя. Видимо, заражение было серьезным, раз понадобился такой длинный разрез.

— Я бы без руки остался, — тихо проговорил он, — если бы не Рази…

Кристофер снова сжал и разжал кулак. Винтер чувствовала, как под кожей напряглись мышцы. Она провела рукой по его руке, положив ладонь на локоть.

— Даже когда мне стало лучше, я несколько недель пролежал в постели, желая умереть. Марселло думал, я никогда не поправлюсь.

— Но ты выздоровел.

— Да, выздоровел.

Винтер попробовала представить себе это и задумалась: какая нужна внутренняя сила, чтобы после такого снова подняться? Она не в силах была даже представить себе такое.

— А потом, — продолжил он, — наступил день, когда я просто встал. Я пошел в конюшню и все сжег.

Девушка вцепилась в его руку:

— Как это — все?

— Все. Мои гитары. Мои скрипки. Все ноты, которые мы собирали годами. Мандолину отца, все мелочи, все до клочка. Я сжег их все, потому что знал, что они всегда будут для меня только болью. К счастью, Марселло остановил меня прежде, чем я сжег сундук отца. Я буду ему вечно благодарен за это, потому что это все, что осталось на память об отце… — Кристофер посмотрел на Винтер: — Понимаешь, это был сундук не для одежды, а для инструментов. Все наши инструменты были в нем, они хранились в разных его отделениях — удобно и безопасно. Мой отец сделал его специально для этого, он сам его придумал. — Голос Кристофера стал едва различим. — Они продали его вместе со мной. Нас продали партией. Меня и сундук.

— Кристофер, — прошептала она.

Его широко раскрытые глаза блестели. Он смотрел прямо на нее, но она была не уверена, что он ее видит.

— Я хотел мести, и это желание подняло меня с постели, девчушка. Я весь превратился в черную, как сажа, жажду мести. Я каждый день тренировался, чтобы вернуть силы, чтобы однажды суметь убить тех сволочей, которые лишили меня семьи, лишили меня рук и… — Он вытер рот, его глаза сверкали. — Понимаешь, мои девочки все еще у них. Девушки из моей труппы… — Он смахнул слезу со щеки. — Их отправили вперед меня. К новому хозяину. Уже клейменными. Я не мог до них добраться. Спасти их оказалось даже не во власти Рази. — Серые глаза его казались сейчас огромными. — Может быть, они все еще там, в том проклятом месте.

— Где, Кристофер?

— В лагере. В лагере Андре Ле Гару.

— Андре Ле Гару? — переспросила Винтер. — Это тот, кого Волки называют Отцом?

Кристофер не ответил. Он был сейчас далеко и видел то, чего она видеть не могла.

Она повторила вопрос, легко пожав ему руку:

— Так они называют своего вожака… Отец? И они все считаются его сыновьями? Кристофер? — Она подвинулась так, чтобы оказаться прямо у него перед глазами. — Крис?

— Говорят, что в лагере Андре всегда слышна музыка, — ответил он задумчиво. — Там и днем, и ночью играют музыканты. Потому что Андре Ле Гару, видите ли, любит музыку. — Он презрительно скривился. — Да, он любит музыку, и он любит своих… он любит своих женщин. — Кристофер сглотнул, его гнев уступил место отчаянию. — Женщины и музыка, — повторил он негромко. — Его гарем… его проклятый бордель… он полон музыкантов, схваченных по всему миру…

Кристофер слепо смотрел на солнечный свет. Он был так далеко, что Винтер хотелось схватить его, крепко прижать к себе и просить: «Прекрати. Перестань. Вернись. Это уж слишком!» Но он продолжил говорить бесцветным, невыразительным голосом, и она продолжила слушать, не убирая руки.

— Понимаешь, мы были подарком для него. Знаменитая труппа Гаррона. Как только Волки нас увидели, они поняли, что мы Отцу придемся по вкусу. И они доставили нас к нему, вернее, то, что от нас осталось после того проклятого путешествия. Новые зверушки для зоопарка Андре.

Он взглянул на Винтер, на этот раз действительно посмотрел на нее, увидев ее лицо вместо своих воспоминаний.

— Рази потом объяснил мне, что Андре не имеет права называть это гаремом, потому что это ничуть не похоже на гарем. Он сказал, что слово «гарем» означает защиту и уважение. А во дворце Андре ничего этого нет. Бедные женщины… над ними издеваются, их унижают, и они принадлежат всем Волкам. Мои бедные девочки, — горестно прошептал он, — мои бедные…

— Почему они продали тебя, Кристофер? А не твоих девочек? Разве ты не…

— Девчушка, меня не должны были продавать. Я должен был отправиться с ними. Только я ведь мужчина, понимаешь. Раб-мужчина. Андре никогда не позволил бы мне остаться с женщинами…

Он пристально взглянул на нее, надеясь, что ему не придется об этом говорить вслух. Но она не понимала.

— Они бы… Понимаешь, сначала меня должны были кастрировать. — Он не обратил внимания на ее вздох ужаса и продолжил: — Андре предпочитает делать это сам. Он не доверяет это никому, опасаясь, что испортят товар . И он, наверное, хорошо набил руку. Независимо от возраста, рабы умирают очень редко, даже редко страдают от заражения…