Юлия Фирсанова - Точное попадание

Тяжелая нижняя челюсть изверга, карие глаза вовсе не теплых тонов, темные, с едва уловимым медным отливом волосы, пара мечей за спиной (вон рукояти в кожаной обмотке торчат) были под стать ему самому. Одежда же оказалась весьма скромной: серая рубашка да черные брюки. Ниндзя, что ли?

— Ну вот еще, — огрызнулась я. — Своих врагов я магией бью, а если очень достанут, могу и рожу расцарапать, а по судам таскаться, это не их, а себя на мучения обрекать!

Внимательные глаза обежали меня, задержались на длинных ноготках (обожаю длинные острые ногти, а если они с красным или черным лаком, да еще узорами из завитушек, так вообще кайф!), мужчина кивнул, то ли оценил шутку, то ли правда поверил в мои способности.

— Кстати, а что это за храм? — уточнила я, пользуясь случаем.

— Гарнага — бога-судьи, — кивнул в сторону статуи воин. — Неужто не признала?

— У нас за суды Фемида отвечает, — бессовестно воспользовавшись знанием мифологии, соврала я. — Баба с весами, мечом и завязанными глазами. Последнее — для пущей беспристрастности, но наводит на нехорошие мысли и анекдоты о слепом правосудии, впрочем, книга в руках вашего Гарнага не лучше. Небось закон символизирует, но держит он ее так, словно готов запустить в первого встречного.

Мужчина коротко хохотнул:

— Есть такое.

— Эй, а почему тут никого из прихожан не видно? Неужто все этого парня, — я скосила глаза на статую бога, — так опасаются?

— Сегодня день покаяния для приговоренных, их скоро приведут, — просветил собеседник. — Никто, кроме жрецов, в храм не заходит. Ну, магевы и маги не в счет.

— А ты? — удивилась я, не чуя в вооруженном мужчине ни капли таланта из-за отсутствия такового или из-за собственной природной тупости.

— Я — палач, — скромно признался он и прищурился, стараясь уловить, как отреагирует девица. Опять, что ли, напугать задумал или шокировать?

— Вау! Правда? — Я искренне восхитилась и подалась к джентльмену редкой, а в моем мире так и почти вымершей профессии.

Мужчина чуток отшатнулся от меня:

— Ты чего, палача ни разу не видела?

— Нет! Только иллюстрации в книгах. — Глаза снова принялись рассматривать воина как музейную редкость. — Ты первый! И чего на меня такими дикими зенками смотришь? Чего ждал, чтоб я испуганно завизжала или плеваться начала? Ну, если очень хочется, так скажи! Могу и повизжать и поплеваться!

— Не надо, — почесал щеку палач. — Я вообще-то охранник, купцы, обозы, ну и так далее. Только этой зимой мой наниматель решил рискнуть и жирный куш сорвать, пока морозы не вдарили, обоз повел в Патер из Сурдины. Дождина всю дорогу ледяной лил не переставая, так он захворал, поначалу кашлял и сморкался, а потом в горячке слег да помер. Ни мага, ни лекаря при обозе не случилось. А как до города добрели, с нами никто расплатиться не подумал. Я совсем на мели оказался, товар кредиторы захапали, наш хозяин, видишь ли, чуть ли не половине города задолжал, дивлюсь, как самого-то в рабство не продали. Ну без монеты в карманах пытался к стражам приткнуться, а и у них набор только-только прошел, не на разбой же было идти. Вот тут как раз палача и начали искать, тот, что до меня был, на улице шмякнулся и башку о крыльцо проломил. Я подумал: хуже, чем есть, мне уже не будет, вот и нанялся. Слушай, а чего я тебе все это рассказываю? — неожиданно остановился и удивился воин. — Колдовством, что ль, мне язык распустила, а, магева?

— Вот еще, — фыркнула я и тоном знатока пояснила: — Это у тебя типичный синдром попутчика проявился!

— Чего? — не понял собеседник, но на всякий случай нахмурился.

— Синдром попутчика, — повторила я, глядя на мужчину с сочувствием. — Такое бывает, если что-то долго в душе держишь, выговориться хочется, совесть облегчить или просто так потрепаться за жизнь, а не с кем, стыдно или опасно. Тогда первому же незнакомцу готов душу нараспашку открыть, коль уверен, что выговоришься, а потом вы каждый своей дорогой пойдете.

— А-м-гх, — многозначительно прокомментировал речь мужчина и тут же, сбросив минутную неловкость, заметил, заслышав снаружи пронзительный, душераздирающий хриплый звук некоего музыкального инструмента, над которым безжалостно издевались какие-то дилетанты: — Вот и приговоренных ведут.

— А нас-то за что пытают? — заткнув уши, процедила сквозь вибрирующие в такт дивным звукам зубы. Как еще не повыпадали сразу, бедолажки, не знаю!

— За компанию, магева, — ухмыльнулся палач и утешительно похлопал меня по плечу.

Вопиющая фамильярность по отношению к обладательнице волшебного дарования! Но вообще-то я не гордая, вернее, не настолько гордая, чтобы возмущаться, когда тебя пытаются утешить и повеселить, поэтому постаралась улыбнуться. Вой тем временем смолк, и я смогла даже ощериться вполне радостно уже от облегчения. Мужик с мечами, даром что палач, мне понравился куда больше коллеги Лорда с его подвижными бровями, кружевами и тросточкой.

— А, ну за компанию и жид удавился, — солидно покивала я.

В храм под конвоем из шести стражников, одного дудельщика, чтоб у него, садиста, язык отсох, и типа совершенно судейской наружности ввели трех человек в одинаковых серых робах, более всего напоминающих мешки с тремя дырками для рук и головы. Точно такие же, только без дырок, я видела у себя в подвале с картошкой, а если с дырками, то на городском показе мод начинающих кутюрье, нет, все-таки здешние были симпатичнее. Руки и ноги у троих в сером без всякой лишней жестокости довольно крепко были связаны веревками. Жрецы выстроились с чем-то вроде метелок в руках и нацепленными на физиономии строгими выражениями по обеим сторонам от расстеленного коврика.

— Значит, тебе обязательно тут торчать, изучая будущих жертв? — поинтересовалась у палача.

— Нет, — нахмурился воин и, помявшись, признался: — Это я для себя. Слушаю их исповеди, чтобы понять, что не невинных людей буду жизни лишать.

— А если приговоренный будет о своей безгрешности кричать? — иезуитски уточнила я.

— Бывали такие, — спокойно кивнул палач, — только Гарнаг все видит!

— С этого места прошу поподробнее, — заметила я, фамильярно дернув мужчину за рукав.

Раз ему меня по плечу похлопывать можно, значит, и мне вот так запросто с ним тоже не возбраняется!

— Его глаза. — Собеседник указал на черные камушки, вставленные в глазницы статуи. — Когда идет гласная исповедь и кается виновный, глаза красным горят, цветом крови, а коль невинного огульно обвинили, по навету клеветническому, голубым вспыхивают.

— Интересный светофор получается, — одобрила я метод классификации преступников, способствующий свершению гарантированно справедливого правосудия и уберегающий систему от коррупции, если действительно речь идет о настоящем чуде и жрецы ему никакими физическими методами не способствуют. И тут же, не удержавшись, полюбопытствовала: