Бай Айран - Всадники Ветра

Там действительно красовалось нечто серебряное и на ощупь металлическое. Только гладкое длинное тело приобрело некоторую раздробленность. Моему вниманию предстала красиво скованная серебряная цепь, не слишком изящная, но и не массивная, как могло показаться. Аккуратно скользя подушечками пальцев по округлым, слегка сужающимся к концу звеньям, я благоговела перед этим предметам, хотя причину восхищения отыскать представлялось невозможным. Лед змеи из моего кошмара сменился приятным, покалывающим кожу холодком, который был таким естественным, что возник вопрос, как я раньше обходилась без этого ощущения. Слабое сияние, исходившее от цепи, не вызывало во мне никакого удивления. Просто так должно быть.

Поднявшись на ноги, я попыталась вытянуть цепь из штанов, но у меня ничего не получилось. Пальцы скользнули по ткани, но не нащупали там звеньев цепи. Недоуменно глядя на серебряные блики, я вспомнила реакцию Роупа, который поразился тому, что я увидела «спрятанную им веревку». Сейчас моя цепь, видимо, сделала то же самое — она укрылась от посторонних глаз. Но вот как только взять ее в руки? Этот вопрос занимал меня весь следующий день, хотя из-за упрямства я решила не спрашивать об этом Роупа.

Беспокойство за парня начало тревожить, но не значительно, поэтому я не спешила тратить свои силы для использования Динео, желая поскорее добраться до таинственного места и уже воочию увидеть все там происходящее. Волки одобрительно обнюхали цепь, которую, к моему превеликому удивлению, они заметили, и продолжили исследовать дорогу на предмет опасностей. За последние дни это стало таким привычным, что я почти не замечала, как переставляю ноги и быстро поспеваю за Алди.

К моей благодарности волки перестали называть Силенса вожаком, помня, как он обошелся со мной. С одной стороны во мне преобладал оттенок злорадства, а с другой стороны я задумалась над тем, зависит ли мое отношение к принцу к их мнению о нем. Но этот вопрос к большому неудовольствию оставался без ответа, а раздраженная чем-то в этот день Ниллица лишь отмахивалась своим пушистым хвостом.

Смена местности вдоль дороги благотворно повлияла на хищников — они вновь приобрели благородный вид, отчистившись от грязи, которая сопровождала нас в природном туннеле. Пусть палящее солнце часто обжигало мою кожу, но свободный простор привлекал больше, чем нависшие повсюду пушистые ветки. Распустив свои длинные волосы, я прикрывала лицо от прямых лучей, сожалея, что не прихватила с собой плащ полегче, нежели чем тот, что лежал в моей заплечной сумке.

Звуки дыхания волков, шлепанье меча по бедру, шелест листьев и травы, криков птицы и отдаленного журчания воды наполняли все мои дни. В какой-то из одиноких вечеров моим ушам так страстно захотелось услышать человеческую речь, что я поразилась своей зависимости перед людским обществом. Быть может, это происходило со мной от не привычки, а, может, я действительно плохо переносила свое время в компании природы и волков.

Но только по ночам наступали сладостные и долгожданные минуты. Цепь на моей талии оживала, и я сидела с закрытыми глазами и баюкала ее на руках. Иногда она позволяла себя держать даже в предрассветные часы. Я сумела разглядеть на внутренних сторонах звеньев странные узоры, или какие-то письмена — я не могла точно разобрать. Сделанные в более темном и резковатом стиле они не особо вписывались в образ цепи, которая стала для меня единственным отрадным событием в веренице бесконечных и до боли похожих друг на друга дней.

Я совершенно точно ощущала магию, исходившую от цепи, она приятно щекотала мои ладони и кожу талии, но понимание этой мистике не давалось мне категорически. Если я начинала нетерпеливо теребить звенья, то цепь змеей ускользала по моей руке к месту ремня и оставалась там столько, сколько считала нужным меня наказывать. Это некое одушевленное поведение решительно неживого предмета и пугало, и радовало одновременно. Ведь кроме волков у меня появилось подобие собеседника, хотя цепи не нужно было облекать мысли в слова, она и так прекрасно понимала все. Но как только мой мозг подбирался к разгадке странных иероглифов на ее звеньях, она своенравно ускользала. Это дразнящее поведение будило живость и желание стремиться вперед, хотя до ее появления я оказалась на грани отчаянья, такого сильного, что едва не покинула собственное и родное тело. Теперь, когда цепь меня спасла, нас связывала не только магия, запрятанная в ее звеньях, но и пугающе странное чувство благодарности.

Наше знакомство с металлической змеей составляло все мои развлечения, а сердце с каждым дневным переходом начинало ныть и рваться вперед все сильнее. Что-то подсказывало, что конечная цель совсем близко, но от этой непосредственной близости отпадало желание торопиться. Теперь цепь, а не образ жизни наделенных магией людей занимала меня. И мое увлечение категорически не нравилось волкам, хотя они и признали власть над этой цепью. Все-таки Алди постоянно недовольно рычал, как только заставал меня за разглядыванием исписанных звеньев, а шерсть на загривке у Нилли тут же поднималась дыбом, стоило цепи проявиться в реальности, а не только в поле нашего обозрения. Все чаще мои сны принадлежали именно холодной змее, толстой металлической нити, а не верным волкам, которые защищали и кормили.

Но моя неуемная увлеченность объяснялась простым любопытством, ведь не могла простоя цепь появиться из воздуха и обвить талию человека? От этого в некотором смысле даже абсурдного и детского вопроса я и отталкивалась, когда пыталась объяснить Алди, почему должна знать правду. Но волки все равно не смирились с тесным общением неодушевленного предмета со мной.

Каждый день давал мне убеждение в том, что цепь обладает вполне реальной душой, которая таиться в ее нутре. Об этом говорило множество незначительных деталей. Во-первых, характер цепи оказался действительно своенравным и даже строптивым. Она, как вполне обычный человек, подвергалась резкому смену настроений и имела свое собственное мнение по тому или иному поводу. Во-вторых, несмотря на открытое неодобрение волков, она любила их с такой же силой, что и я. Чувство, что она все понимает, волной прокатывалось по моему телу, стоило ее прохладной поверхности коснуться моей кожи. В-третьих, в моих снах цепь иногда представала в самых разных образах. То молодой кудрявый мужчина, то умудренный годами и жизнью старик, то маленький озорной кареглазый мальчишка. Несмотря на свою явную принадлежность к женскому полу, она всегда принимала образ мужчины, отдавая предпочтение мужской непосредственности.

Так что если бы мне сказали, что я свихнулась и общаюсь с неживой цепью, то я бы посмеялась ему в лицо. Жизнь текла по ней, как кровь мчится по моим венам, настроение ее менялось, как погода над моей головой, хоть и мысли цепи доходили до меня с оттяжкой, и я редко разбирала какое-нибудь отдельное слово. Но мы с металлической змеей понимали друг друга даже общими, не точечными мыслями, и были вполне этим довольны, пусть и вызывали возмущение моих волков.