Руслан Мельников - Голем. Пленник реторты

Дипольд велел ставить ночной лагерь по эту сторону границы — на остландской земле. Прежде чем вступать на вражескую территорию, следовало дождаться отставших, подтянуть пехоту и обоз, отдохнуть, набраться сил для последнего рывка. А уж там… а уж потом…

Пока же, дабы не тратить времени понапрасну, пфальцграф созвал военный совет. Не то чтобы Дипольд особенно нуждался в этом шумном и никчемном мероприятии. Вне зависимости от мнений многочисленных союзников все было предрешено. На рассвете войско войдет в Оберландмарку, а закончится поход лишь под стенами маркграфской крепости. Точнее — в самой крепости. В горном логове Чернокнижника. Либо победой закончится, либо… Нет, должна быть только победа. На меньшее Дипольд не согласен.

Да, все уже предрешено. Но — традиция. Неписаный закон и нерушимое правило. Возможность высказаться о предстоящей кампании надлежит дать каждому, кто имеет на это право. Это не страшно. Это даже пойдет на пользу — польстит самолюбию предводителей разрозненных отрядов, позволит им отчетливее ощутить причастность к общему делу и сплотит ряды разногербового воинства.

Походный шатер пфальцграфа — громадный, тяжелый, расшитый золочеными грифонами — по размерам едва ли уступал небольшой замковой зале. Однако и он едва вместил всех участников предстоящего совета.

Стола внутри не было — не время нынче для застолий. Только сбитые наскоро лавки стояли вдоль стен — длинные, легкие, крытые шкурами, а в центре, под дымоходным отверстием, багровели угли очага и горели два трескучих факела, воткнутых в землю меж сдвинутых ковров. Тем не менее оруженосцы Дипольда рассаживали знатнейших рыцарей остландского воинства вокруг этих огней как на званом пиру. Каждый занимал место согласно титулу, древности рода, личным заслугам и количеству приведенных воинов.

Все предводители союзных дружин были в сборе. Все при оружии, гордые, с сосредоточено-торжественными лицами, готовые к долгому и бурному обсуждению. Наверняка у каждого имелось что сказать. И каждый желал высказаться первым. Пока же гости негромко и степенно переговаривались друг с другом о малозначащих вещах, искоса поглядывая на хозяина шатра — хмурого, задумчивого, смотревшего в огонь походного очага, а не на лица соратников.

Люди расселись по лавкам. Гомон сменился выжидательной паузой. Пора было начинать. Дипольд поднял голову, собираясь произнести надлежащие слова приветствия…

Помешали.

Непонятный шум, возня и крики у самого шатра прервали так и не начавшееся совещание.

— В чем дело?! — раздражено рявкнул Дипольд.

Откинулся входной полог. Перепуганный начальник стражи доложил:

— Капитан нидербургских арбалетчиков, ваша светлость. Рвется сюда. Говорит, важное дело, не терпящее отлагательств. Ему уже объяснили, что вы заняты и что тревожить вас никак невозможно, а он…

— Впустить! — коротко распорядился пфальцграф.

Если дело действительно важное — следует выслушать нидербуржца. Если нет — капитан арбалетчиков пожалеет о своем вторжении в столь неподходящий момент.

Участники военного совета с неприязненным любопытством уставились на невысокого, жилистого, темноволосого человека средних лет, переступившего порог шатра. Нидербуржец был одет в толстую стеганую куртку — изрядно засаленную, залатанную на рукавах и пропахшую потом. Ни арбалета, ни колчана со стрелами при нем не было. Только на широком ремне висел крюк-коготь для заряжания легкого самострела. Под обоими глазами капитана нидербургских стрелков багровело и наливалось. Будут синяки. Видимо, результат доходчивых объяснений стражи, оберегавшей шатер пфальцграфа…

В левой руке стрелок мял берет, похожий на хлебную лепешку. В правой держал грязный холщовый мешок. В мешке лежало что-то большое и увесистое. Непокрытая голова арбалетчика, согбенные плечи, неуверенно-суетливые движения выдавали в нем простолюдина. «Наемник-ландскнехт, — решил Дипольд. — Или какой-нибудь разорившийся ремесленник с острым глазом и твердой рукой, развивший в себе талант меткого стрелка и подавшийся в городскую стражу».

Пфальцграф поморщился. Не любил он все же такую публику. Выскочки из низов всегда раздражали Дипольда. Чернь должна знать свое место. Впрочем, тот факт, что безродный стрелок дослужился до капитана, свидетельствовал либо о его немалых воинских заслугах, либо о сообразительности и пронырливости.

— Твое имя? — хмуро спросил Дипольд.

— Ганс, ваша светлость. Ганс Крухман, — зачастил арбалетчик. — Я капитан нидербургских…

— Знаю, — оборвал пфальцграф. — Говори, Ганс, что хотел сказать, только быстро.

Арбалетчик не сказал — показал. Повесил берет на поясной крюк, освобождая руки. Дернул завязки своего мешка и…

— Вот!

Мешок упал. В руке стрелка остался… осталось…

Содержимое мешка осталось.

Нидербуржец стоял у самого входа, почти не освещенного огнями, так что в полутьме шатра не сразу и разобрать… Хотя нет, кое-что разобрать все же можно.

Ганс Крухман держал в руках ком черных перьев.

Птица. Большая птица. Неужто ворон? Опять?! Вспомнился замок отца, Фридрих, встревоженный хлопаньем крыльев…

Да, это был ворон! Только на этот раз — дохлый. Капитан арбалетчиков держал падаль за сухие когтистые лапки. Широкие крылья бессильно обвисали, прикрывая голову. Виден был только длинный раззявленный клюв. Птичья грудь разворочена арбалетным болтом. На ковер капает свежая еще кровь. Упало, кружась, черное перо.

— Зачем ты притащил это сюда? — угрожающе процедил сквозь зубы Дипольд.

— Тут такое дело, ваша светлость… — сбивчиво заговорил стрелок. — Я уж давно заприметил этого ворона… Он летит за нами, почитай, от самого Нидербурга… И сегодня тоже… Кружил над лагерем… Ну, я его сбил и…

— Эка невидаль! — Дипольд свел брови. — Ворон почуял поживу, вот и летит за войском. И что с того?

Почуял поживу… Всего лишь… Потому и летит… Ведь верно? Ведь так и есть? Нехорошее предчувствие кольнуло сердце пфальцграфа. Снова вспомнился Фридрих. И хлопанье черных крыльев в пустынной галерее донжона. Воспоминания эти почему-то вселяли смятение в душу, пробуждали тревогу. Которую сейчас, здесь, на военном совете, выказывать никак нельзя.

А все проклятый нидербуржец с крылатой падалью в руках! Дипольд уже намеревался кликнуть стражу — вывести стрелка, выпороть хорошенько. Хотя нет, обычной порки, пожалуй, будет мало…

— С этим вороном что-то не так, ваша светлость! — отчаянно крикнул арбалетчик.

— Что?!

«Что-то не так», — о том же ведь говорил и Фридрих! Теми же самыми словами говорил!

А Ганс уже поднял комок черных перьев, перемазанных кровью, повыше, шагнул в самый центр шатра — к огню. Разворачивая мертвую птицу, внося ее в круг света, отводя обвисшее крыло, закрывавшее голову.