Руслан Мельников - Голем. Пленник реторты

— Единственное, что мы сейчас можем противопоставить осведомленности врага — это скорость и напор, — заключил гейнский пфальцграф.

— Быстро двигаться по Оберланду у нас не получится, ваша светлость, — на этот раз свое слово вставил Арнольд Клихштейн.

Седовласый граф в глубокой задумчивости поглаживал подвешенный к поясу клевец. Изящный, но грозный кавалерийский боевой молот был излюбленным оружием Клихштейна. Крепкая и достаточно длинная рукоять с кожаной петлей на конце. Увесистое навершие, выполненное в форме стального кулака, обхватившего стальной же клин. Граненое и чуть загнутое книзу закаленное острие, способное с одного удара проломить любую броню. А тупым обушком на обратной стороне рейтерхаммера [13] Reiterhammer — молот всадника (нем.). удобно дробить черепа и кости, не прикрытые надежным доспехом.

— Почему не получится? — насупясь, спросил Дипольд.

— Нидербургские равнины кончаются, а горные тропы Верхней Марки малопригодны для передвижения больших войск, — ответил Арнольд. — И потом, обоз… Он тоже нас изрядно задержит в пути.

— Задержит, но не остановит, — тряхнул головой пфальцграф. — Или у кого-то есть другие предложения?

Тишина. Молчание. И…

— Не извольте гневаться, ваша светлость, извольте выслушать. Я тут вот о чем подумал… — неожиданно подал голос и тут же осекся нидербургский арбалетчик, о присутствии которого все уже успели позабыть. Ганс между тем по-прежнему стоял подле мертвой птицы, раскинувшей по ковру черные крылья, и нерешительно переминался с ноги на ногу.

Дипольд скривился. Нет, определенно, этот нидербуржец дерзок сверх всякой меры. Только вот в чем причина такой дерзости? Или он смел до безрассудства, что, в общем-то, не так уж и плохо, или стрелок потерял разум от страха, что гораздо хуже. Страх в военном походе, даже зачатки страха — заразительны, а потому крайне вредны.

— Говори, — пфальцграф все же позволил капитану сказать.

О чем вскоре пожалел.

— Раз уж Лебиус этот… раз он такой… — Ганс покосился на одноглазого ворона, снова поднял глаза на пфальцграфа, затем отвел взгляд в сторону, — раз настолько… раз на такое способен… раз уже сейчас…

Арбалетчик крутил головой в поисках поддержки.

— Ну?! — грозно выдохнул Дипольд.

— Так, может быть, нам лучше…

— Что?! — голос пфальцграфа начинал дрожать. — Лучше — что?!

Стрелок набрал в грудь побольше воздуха и — как в прорубь ледяную, с головой. Затараторил — быстро-быстро:

— Не пора ли возвращаться, ваша светлость?.. Покуда мы еще не переступили границ Верхней Марки… Чтоб потом — с батюшкой вашим вместе… Чтоб наверняка уже… А то ведь супротив эдакого колдовства… Сами-то со змеиным графом и магиером его можем не совладать… И напрасно только… только… только…

Говоривший вконец сбился, смешался, растерялся. Замолчал. Недоговоренная фраза палаческим топором повисла в напряженной тишине. Над шеей арбалетчика повисла. Огромный шатер, наполненный вооруженными людьми, будто вымер враз. Не стало слышно даже дыхания. И — ни скрипа лавок, ни звяканья доспехов.

Благородные остландские рыцари ждали, как завершит свою сумбурную речь капитан нидербургских стрелков, чья меткая стрела уже оказала им всем неоценимую услугу. Раскрыв глаза… Показав глаз… Человеческий глаз оберландского ворона.

И как ответит арбалетчику гейнский пфальцграф — ждали тоже. И как решится участь смельчака. Ибо сейчас, в присутствии одержимого войной Дипольда Славного, трусость и смелость каким-то непостижимым образом смешивались и подменяли друг друга. Говорить и даже намекать Дипольду об отступлении было непозволительно и малодушно. И в то же время отчаянно смело.

Дипольд тоже ждал. Глаза пфальцграфа опасно сузились. Губы побледнели. Левая щека нервно подергивалась.

— И себя ведь погубите, и людей зря положите, ваша светлость, — с тоской, но с какой-то особенной, твердой, обреченной тоской закончил Ганс, понимая, вероятно, что его словам уже не внемлют и его самого едва ли выпустят теперь из шатра. — А люди-то — они жить хотят. Зачем же их… так… на верную смерть?

— Кто еще хочет повернуть назад? — тяжелым взглядом (крепостной блок, павший сверху и впечатывающий в землю, а не взгляд!) Дипольд обвел присутствующих. — Кого еще напугал магиерский ворон? Кому жизнь в позоре милее победы или славной смерти?

И без того беззвучная тишина вовсе сделалась глухой и густой. Как утренний туман в стылую осеннюю пору. Как вязкий холодный кисель.

Пфальцграф удовлетворенно кивнул.

— Что ж, я рад, что лишился только одного…

Пауза.

— …соратника.

Пауза.

— И обрел лишь одного…

Пауза.

— …предателя.

И — без паузы, без промедления:

— Сдо…

Движения Дипольда были молниеносными, почти неуловимыми. Стремительный шаг. Выпад…

— …хни!

Обнаженный кинжал милосердия, который все еще сжимала рука Дипольда, ударил в лицо стрелку. В глаз. В левый. Прямой и узкий трехгранный клинок утонул в хлюпнувшей глазнице, вошел в череп по рукоять, пронзил мозг, с хрустом проломил затылок.

Капитан нидербургских арбалетчиков Ганс Крухман умер мгновенно, не издав ни звука. Безмолвным тюком рухнул к ногам пфальцграфа. Тихонько звякнул на поясе стрелка железный коготь. С крюка, предназначенного для натяжения арбалетной тетивы, слетел берет, так похожий на круглую лепешку.

Одноглазый ворон и одноглазый человек лежали рядом, голова к голове. Крови на ковре стало больше.

— Убрать падаль, — распорядился Дипольд. — Унести обоих!

Оруженосцы пфальцграфа, стоявшие у входа, шагнули было вперед, но дорогу им преградил фон Швиц.

— Нидербуржцы будут интересоваться, что сталось с их капитаном, ваша светлость, — негромко произнес медвежий барон. — Да и вообще… По войску могут поползти нежелательные слухи.

— Всех недовольных и болтливых — вешать. А насчет этого стрелка… — Дипольд задумался лишь на миг: — Ганс Крухман был пьян, неловко упал и напоролся на мизерекордию. Все присутствующие здесь — тому свидетели. Или не все?

Пфальцграф вновь обвел пытливым взглядом хмурые лица своих рыцарей и союзников.

— У арбалетчиков нет мизерекордий, ваша светлость, — напомнил Арнольд Клихштейн.

Дипольд сплюнул в сердцах. Бросил окровавленный кинжал на тело мертвого капитана.

— У этого — есть. Я пожаловал. За меткий выстрел, — пфальцграф брезгливо пихнул сапогом ворона с пробитой грудью. — Так и скажите, если у кого-то возникнут вопросы. Но лучше, чтобы они не возникали. Уж вы постарайтесь. Вы все.

Дипольд гневно сверкнул очами на оруженосцев.

— Ну?! Почему падаль еще здесь?

Пока перепуганные оруженосцы выносили из шатра труп человека и тушку ворона, Дипольд сыпал приказами: