Дэниел Абрахам - Война среди осени

— Не понимаю, о чем ты.

Найит поднял глаза.

— На твоем месте я бы ее возненавидел. Я бы подумал, что она украла у меня возможность стать тем, кем я должен стать, исполнить все, на что я был способен. Ты был поэтом, тебя ценили достаточно, чтобы доверить андата, а из-за нее ты впал в немилость. Из-за нее. Из-за меня. — Найит стиснул зубы и уставился куда-то в пространство. Глаза у него были немного темнее материнских. — Не знаю, как ты нас терпишь.

— Это неправда. И не может быть правдой. Если бы у меня был выбор, я отправился бы следом за ней.

Найит как будто получил оплеуху. Его взгляд стал рассеянным, губы сжались, словно от боли.

— Что случилось, Найит-кя?

Он подался назад, смущенно улыбнулся и сложил руки в жесте раскаяния, но Маати покачал головой.

— Что тебя тревожит?

— Ничего. Не стоит на это время тратить.

— Тебе тяжело. Я вижу, сынок.

Он еще никогда не произносил этого вслух. Сынок. Найит никогда не слышал от него этого слова, с тех пор как был неразумным младенцем. Сердце Маати прыгнуло, понеслось, точно испуганный олень. Найит замер. Это был миг, которого Маати боялся и ждал. Что ему ответят? Словно человек, стоящий на обрыве, он боялся, что Найит отделается вежливой отговоркой, захочет, чтобы они остались приятелями, которые просто зашли посидеть в чайной.

Найит открыл рот, закрыл и наконец шепнул так тихо, что его было едва слышно за музыкой и гомоном.

— Я пытаюсь выбрать между тем, кто я есть, и тем, кем хочу быть. Я пытаюсь любить то, что мне положено любить. Но у меня не получается.

— Понимаю.

— Я хочу быть хорошим человеком, отец. Любить жену и сына. Хочу, чтобы они были мне нужны. А этого нет. Я не знаю, что должен сделать: их бросить или самого себя. Я думал, ты пережил то же самое, но…

Маати поудобнее устроился на скамье, отставил в сторону чашу с вином и взял Найита за руку. Отец. Найит назвал его отцом!

— Расскажи мне, — попросил Маати. — Расскажи все.

— Придется всю ночь говорить, — горько усмехнулся юноша, но руки не отнял.

— Ну и пусть. Ведь на свете нет ничего важнее.

Баласар не мог уснуть. Наступила ночь, запоздалый ливень наполнил воздух запахом воды и ворчанием далекого грома, а он все лежал в постели, безуспешно пытаясь забыться.

В библиотеке на столе лежали стопки приказов с подробными распоряжениями о действиях каждого командира в первой части похода. Синдзя не ошибся. Стопок было, конечно же, две. Письма, скрепленные зеленой печатью — для тех, кто поведет армию на север, чтобы предать мечу Западные земли и немного пополнить казну Верховного Совета. Письма, скрепленные красной печатью — для тех, кто повернет армию — двадцать тысяч воинов, три сотни паровых телег, шесть тысяч лошадей и бог знает сколько слуг и девок — на восток, навстречу завоеваниям, которые войдут в историю.

Если ему суждено победить, он прославится как величайший полководец уже за одну свою дерзость. От самой войны трудностей Баласар не ждал, ведь у Хайема не было ни опыта, ни войска. Он понимал, что оставит в истории всего два следа: несметные сокровища, которые хлынут в Гальт, и ритуал, который освободит мир от угрозы андатов.

Ночь шла на убыль, а он по-прежнему не мог сомкнуть глаз. Он все приготовил, все расставил по местам. Поэта, книги о Свободе от Рабства, воинов и орудия войны. В этом сезоне ему предстояло совершить последнее, самое главное из своих деяний. Не важно, что сулило будущее, победу или поражение. Эта война должна была стать последней, самой славной вершиной на его пути. Он представил себя стариком в одной из таверн Киринтона. Как пройдет его жизнь с этой ночи и до смертного часа? Каково это — жить в тени былого величия? Он пообещал себе уйти. Когда война кончится, ему хватит денег на все, чего душа пожелает. У него будут собственные земли, жена и дети. Разве этого недостаточно? Если уж ему будет не по силам превзойти собственную славу, то не стоит и унижать себя тщетными попытками. Он вспомнил о героях, которые слонялись по улицам и забегаловкам Актона и надоедали всем историями о давно забытых победах. Он не хотел становиться одним из них. Нет, он будет великим полководцем, который исполнил свой долг и отошел в сторону, чтобы спасенные им жизни текли своим чередом.

В глубине души Баласар вовсе не считал себя завоевателем. Он был простым человеком, который понял, что нужно сделать, и сделал это.

Если ему суждено проиграть, тогда и его, и всех жителей Гальта ждет изгнание или гибель.

Баласар перевернулся на другой бок. В раскрытые ставни заглядывало небо. Звезды посверкивали сквозь прорехи в облаках. Он подумал, что далеким огонькам нет никакого дела до того, что творится на земле. А между тем на следующую ночь, когда их свет снова посеребрит стены крепости, жребий мира будет уже брошен.

Баласар едва не заснул. Его веки отяжелели, мысли потерялись на границе яви и сна. И вдруг ему показалось, что он перепутал приказы. Смутное воспоминание становилось тем отчетливей, чем сильнее он старался вспомнить, как было на самом деле. Не запечатал ли он конверт зеленым вместо красного сургуча? Наверное, он заметил ошибку, хотел ее исправить, и забыл. Войска получат неверный приказ. Один из легионов уйдет на север вместо того, чтобы свернуть на восток. Пока они обнаружат ошибку, пока исправят ее, уйдет время. А может, у поэта ничего не получится, или какая-нибудь банда наемников забредет в Нантани и выдаст его Хайему. Страхи, один другого невероятнее, заполонили его сознание. Беспокойство росло.

Наконец, нервный и злой, он встал, натянул плотную хлопковую рубаху и полотняные штаны и босиком отправился в библиотеку. Нужно было вскрыть все послания, проверить их, запечатать снова и тщательно все пересчитать, чтобы чокнутая обезьяна, которая поселилась у него в голове, наконец успокоилась. Шлепая по темным коридорам со свечой в руке, он с любопытством подумал, что делал Утер Алый Плащ такими же глухими ночами. Неужели тоже вскрывал свои письма, как старый пугливый торговец трясет ставни лавки, проверяя, хорошо ли они заперты? Быть может, это постыдное беспокойство выпадает на долю каждому, кто несет на плечах ответственность за тысячи жизней.

Часовые у дверей библиотеки вытянулись по стойке смирно, мигом позабыв сплетни и жалобы, которыми они обменивались, коротая долгую ночь. Баласар сурово кивнул им. В библиотеке он зажег лампы от своего огарка. В комнатах затеплился неяркий свет. Приказы лежали на столе, где он их и оставил. Баласар тяжело вздохнул, вынул из ящика бруски цветного воска и печать и принялся за долгую, скучную работу. Он разламывал старую печать, перечитывал послание, снова запечатывал конверт и перекладывал его в стопку. Когда он закончил, свеча испустила последнюю струйку дыма, а масла в светильниках заметно убавилось. Память его подвела. Все приказы с самого начала были запечатаны правильно. Баласар встал, потянулся и открыл ставни. Ветер окатил его свежей волной. Птицы уже проснулись, хотя на небо на востоке еще даже не порозовело. Полная луна клонилась к горизонту. Приближался рассвет. Спать уже некогда. Сейчас — некогда.