Марина и Сергей Дяченко - Стократ

– Нет, я не могу признать верховную власть Братьев. Договора не будет.

– Ты не удержишь суверенитет, барон, – отозвался посланец с угрозой в голосе. – Не признаешь по-хорошему – придется сдаваться по-плохому…

– Я не собираюсь держать суверенитет, – отозвался отец после короткой паузы. – Мой сын в Лесу. Лес на моей земле.

– Идиот, – посланец внезапно охрип. – Идиот, предатель… Ты представляешь, чем тебе придется платить Лесу?!

– Я заплачу.

– Заплатят все люди!

– Что же делать, – сказал отец шепотом. – За то, чтобы жили твои дети, всегда приходится платить.

После того, как посланец ушел, и после того, как отец поднялся к себе, и когда стемнело, – Нора сидела под столом, обхватив руками колени, воображая, что внешнего мира нет, а есть только лес из столовых ножек и белые складки скатерти до пола. Когда она вышла, ноги ее затекли до полной нечувствительности. В тот день ужинали порознь – отец не вышел к столу, как обычно.

– Мама, – спросила Нора, – чем мы будем платить Лесу?

– Временем, девочка. Но Лесной Царь пообещал, что много с нас не возьмет…

Мать замолчала, чтобы Нора не услышала слез в ее голосе. С тех пор, как забрали Филина, она плакала каждый день.

Осенью опали листья, их оказалось столько, что телеги не могли проехать по улицам города. Приходилось бросать любую работу и убирать листья. Они горели долго, жарко и бездымно. В огне на каждом листке проступали письмена. Их нельзя было прочитать – они были написаны на чужом языке и быстро исчезали.

Весной выросли новые деревья, и в баронстве почти не осталось открытого неба. Деревья росли вдоль полей, оставляя людям пашни, но оставляя с явной неохотой. Деревья обступили огороды, леса сделались непролазными. На дрова шли елки и сосны – всем было известно, что деревья, пришедшие из Леса, бывают только лиственными.

На пятый год край изменился полностью. Вдоль каждой улицы стояли стволы почти вплотную друг к другу, и ветки образовывали арку над головами.

Норе исполнилось семнадцать.

Однажды осенью, когда желтыми листьями были завалены все закоулки двора и даже комнаты, – ворота открылись сами собой, и во двор въехали два всадника. Дом вздрогнул от подвала до флюгеров на крыше.

Филин соскочил с лошади. Он был выше Норы на голову, худой, жилистый, загорелый. Нора замерла, не решаясь подойти – брат казался ей чужим. В нем появилось что-то от Лесного Царя, который возникал непонятно откуда и, конечно же, не был человеком.

Филин поприветствовал мать и отца. Поцеловал руку Норе – первый раз в жизни. Она смотрела на него с растущей тоской – еще вчера она верила, что брат вернется. Но вернулся, кажется, не брат.

– Я не войду в дом, – сказал Лесной Царь. – Мое обещание исполнено. Филин знает, что делать, если я вам понадоблюсь.

И он ускакал.

Ночью, когда все необходимые разговоры, тяжелые разговоры, семейные разговоры остались позади, Филин поднялся в бывшую детскую комнату. Нора сидела у стола и играла мельницей – любимой игрушкой, и на маленькие лопасти лилась вода, сонно журча, отражая огонь свечи.

Филин принес два куска пирога. Нора увидела их и заплакала. Филин обнял ее, крепко, как ей мечталось.

– Я был деревом пять лет, – сказал он с коротким смешком. – Пять лет я рос и мечтал, как вернусь и войду в нашу комнату.

– Зачем? Чему он научил тебя? Чему можно научить человека, который стал деревом?!

– Многому, – Филин приподнял уголки губ, но не весело, а скорее зловеще. – Многому, сестренка.

Он потянул за шнурок, и сверху опустилась, как парус, карта Обитаемого Мира.

– Как все быстро меняется, – пробормотал Филин, глядя на карту. – Раньше, кажется, Мир не менялся так быстро. Видишь, карта устарела – на ней обозначено наше баронство. А теперь мы Лес, сестренка, и я наместник Леса.

– Ты? А отец?!

Филин снова ее обнял. Она все поняла и заплакала.

Стократ никогда не забирался так далеко на восток. В последний раз он приходил в предместья Оврага три года назад. Тогда в город не пускали без пропуска, люди боялись повышать голос и оглядывались каждую секунду, будто ждали удара кнутом. Почти все носили железные браслеты с парой звеньев цепи, символом их рабства. В таверне шепотом рассказывали о Железных Братьях, установивших власть над этой землей и продвигавшихся дальше на северо-восток.

Стократ не пошел вдогонку за Железными Братьями. Его любопытство было сильно, но предчувствия – сильнее. Он свернул к югу и долго бродил в болотистых и жарких местах, где жабы умеют подражать человеческому голосу. Потом свернул к северо-западу, дошел до Великой Бухты, прошелся вдоль побережья и снова пошел на восток.

И вот он вошел в предместья Оврага, и вокруг была совсем другая страна. Железные Братья, много лет наводившие ужас на эти земли, истребили сами себя, сцепившись в междоусобице. Теперь вокруг была разруха, порой даже голод, и на каждый колосок претендовали, кроме пахаря, двое разбойников.

Стократ прошел через разоренную землю, не задерживаясь. По дороге он спас крестьянскую семью, осажденную шайкой головорезов. Души разбойников ушли в траву и воду, крестьяне благословили Стократа и дали ему хлеба в дорогу, но он не был уверен, что следующая шайка не сожжет их маленькое поле дотла.

Он шел на восток, потому что там, как ему говорили, до сих пор царствует Лес. Об этом Лесе плели такие небылицы, что Стократ с каждым днем шагал быстрее – ему не терпелось увидеть своими глазами живые деревья и говорящие пни.

Человеческое жилье попадалось все реже. Наконец, он целый день прошел, не встретив никого, по зеленой равнине, где полно было ручьев и озер, где можно было жить и возделывать поля, – но по дороге встречались только развалины, обильно поросшие травой.

Он переночевал под открытым небом, лежа на спине и глядя на звезды. Вот уже много лет они не приближались и не удалялись, не стреляли друг в друга и не взрывались. Сонное спокойствие царило на небе, и, глядя вверх, Стократ удивлялся, почему же так неспокоен Обитаемый Мир.

Наутро он поднялся на пригорок и увидел внизу самый густой лес, какой ему приходилось видеть в жизни. Деревья на опушке стояли стволом к стволу, и между ними нельзя было протиснуться.

Замедлив шаг, Стократ спустился с пригорка. На опушке невиданного леса стоял домишко, сложенный из песчаника. У входа маячил толстый парень и смотрел на Стократа, разинув рот, как на шестиногую собаку.

– Я путник, – сказал ему Стократ. – Никогда раньше не видел?

– Видел, – парень захлопал глазами. – Видел, конечно, тут так и шастают…

Стократ не понял, для чего он врет. Скорее всего, ни для чего – парень привык врать для собственного развлечения.