Марина и Сергей Дяченко - Стократ

Пригнув голову в дверном проеме, он вошел вслед за парнем в темноватое сырое помещение. Там стоял деревянный стол – Стократ удивился, ему говорили, что вассалам Леса запрещено рубить и жечь дерево, плотничать и столярничать. Парень уселся за стол с важным видом и развернул свиток:

– Кто ты и по какому делу идешь во владения Леса?

– Я бродяга. Иду, куда глаза глядят, для собственного удовольствия.

– А… меч тебе зачем?

Стократ пожал плечами:

– Обороняться от злых людей.

– А-а, – с непонятным выражением повторил парень. – Ты законы Леса знаешь?

– Нет, разумеется. У Леса есть законы?

Парень поглядел на него, как на дурачка.

– Дикий народ живет на западе, – сказал с сожалением. – Держи…

Он протянул тончайшую деревянную пластинку, на которой чернилами были выведены не вполне понятные каракули.

– На землях Леса ты платишь налог, как все жители. Ежедневно.

– Каждый день?! Интересные у вас порядки… Какими деньгами?

– Никакими, – парень нахмурился. – Слушай… там, к западу, люди живут?

– Немного. Земли свободной полно.

– Я бы ушел, – сказал парень с тоской. – Но у меня здесь мать, сестры, невеста… Если я уйду, они будут платить за меня.

Он вдруг разозлился и закричал на Стократа:

– А ты, если идешь, так иди! Вон проход, ведет прямо к городу, иди, если хочешь, я за тебя не отвечаю!

– Чем вы платите? – спросил Стократ, стараясь прогнать наихудшие подозрения.

– Временем, – сказал парень и опустился на табурет. – Иди, в трактире тебе лучше объяснят.

– Вот табличка, видишь? – служанка вышла из-за стойки и плюхнулась рядом. – Я отмечаю на ней, сколько уплачено. На подневольных землях, от нас к востоку, там все просто: к двадцати пяти годам уже седой, а к сорока от старости помираешь. Это называется тяжелый налог. А у нас легкий. Вызывает меня хозяин, трактирщик, стало быть, чтобы отругать за что-нибудь. А я на табличке своей делаю зарубку… И вот пожалуйста: уже вечер, он меня отругал, и заново пол драить заставил, только я это время Лесу отдала. И – вот он, вечер, отдыхай, спи, к милому под бочок, все можно!

Стократ вертел в руках деревянную табличку, на которой зарубки были выстроены по пять: каждая пятая перечеркивала четыре предыдущих.

– И… сколько таких зарубок в день?

– А сколько хочешь. Главное, чтобы на пятый день, когда колокол ударит, у тебя было уплачено пять.

– А если нет?

– Тогда начнешь стареть. Кому охота? Наши все платят исправно, все приспособились: идти, скажем, жнецу с утра на поле – работать. Две зарубки отдашь – и вечер, лежишь на тюфяке, кости ломит после жатвы, а тебе и в радость: отдыхаешь…

– Погоди, – сказал Стократ. – А кто же работает?

– Они же и работают, жнецы. Только время это отдают, они не чуют его, ясно? Отдают деревьям.

– А во сне почему не отдавать?

– Ишь ты, во сне время сладкое! Жалко! Лучше рабочие часы отдать им, пусть подавятся.

– Зачем деревьям столько времени?!

– А не наше дело, – служанка посуровела и поднялась из-за стола. – Это Лесного Царя дело, я его спрашивать не хочу.

– К западу и югу, – сказал Стократ, – полно свободной пахотной земли. Дома стоят, разваленные, но восстановить можно. И никаких деревьев!

Служанка скрылась за стойкой.

– За такие слова, – донеслось приглушенно, – можно штраф заплатить. Так что молчи и ешь, или выметывайся из таверны. Знаем мы таких бродяг…

И загрохотала, прыгая по полу, медная кастрюля.

Спать здесь ложились поздно. Стократ шел по улице, и почти в каждом окне был свет; где-то пели, где-то пили, где-то дрались, но без особенной злобы. Гуляла молодежь, обнявшись. По сравнению с суровыми землями, пережившими падение Железных Братьев, – раздольный праздник.

Улицы казались крытыми – так плотно смыкались над ними ветки. Стократ прошел город из конца в конец и вышел в предместье. Городской стены не было – ее заменяли деревья. Только отойдя подальше и выбравшись в поле, Стократ понял, что идет дождь: в городе капли не долетали до земли, все доставались деревьям.

– Гуляешь, путник?

Стократ обернулся. Перед ним стояла женщина, закутанная в плащ, с капюшоном на голове.

– Смотрю на небо, – сказал Стократ. – Мне без него непривычно.

– Откуда ты?

– Отовсюду. Пришел с запада, если ты об этом спрашиваешь.

– Это правда, что Железные Братья… закончились? Что их больше нет?

– Правда. Рабы освободились. В тех местах сейчас разруха, но скоро, я думаю…

– Тебя не спросили, о чем ты думаешь, – она оборвала его с неожиданной грубостью. Стократ отвык от такого обращения – человеку с мечом на поясе дерзят только сослепу или спьяну. Он внимательно присмотрелся к ее бледному молодому лицу…

– Ты здешняя госпожа? Ты – наместник?

– Я его сестра, – она отвернулась, будто мельком пожалев о своей грубости. – Меня зовут Нора. Я знаю, что в трактире ты подбивал людей на бунт.

– Я?!

Он искренне удивился.

– Я рассказывал служанке, что творится к западу отсюда. Там много земли, и…

– Замолчи.

Она некоторое время стояла, прислушиваясь, раздувая ноздри.

– Этот меч у тебя – ты когда-нибудь пускал его в дело?

Стократ кивнул. Женщина прищурилась: кивок вышел многозначительный, а женщина была из тех, кто понимает скрытые смыслы. Наконец, она взяла его за рукав и молча потянула дальше в поле.

Продолжался дождь. Стократ шагал, стараясь не наступать на колоски. Женщина ломилась, не глядя под ноги.

Наконец, в самом центре поля, она остановилась и посмотрела в темное, покрытое тучами небо.

– Ты видишь в темноте, – не спросила, а будто заверила. Стократ снова кивнул.

– Я тоже, – она облизнула губы. – Меня зовут Нора, я уже говорила?

Она сунула руку под плащ и вытащила из сумки, висевшей на боку, вчетверо сложенную бумагу и грифельный стержень.

– Чужестранец, который пришел отовсюду, повернись ко мне спиной…

– В знак доверия? – Стократ чуть ухмыльнулся.

– Просто подставь мне спину…

Он повиновался. Она приложила бумагу к его куртке между лопаток и написала что-то – несколько слов. Потом молча дернула его за рукав – он обернулся. Женщина поднесла написанное к его лицу.

«Я хочу, чтобы ты убил Лесного Царя», – было написано на клочке бумаги.

Стократ снова вгляделся в ее лицо. Она смотрела на него, будто собиралась ударить или поцеловать.

– За что?

Она снова посмотрела на небо. Несколько легких капель упали на ее щеки.

– Другой бы спросил – как. Или – что я за это получу. Или, на худой конец, – кто это? А ты, значит, никого не убиваешь без цели и смысла, ты светило благородства, да?

– Я догадываюсь, о ком ты говоришь, – сказал Стократ, – хоть и не уверен, что это человек, а не легенда. Я не светило благородства, но и не наемный убийца. Назови мне причину, по которой я должен его убить.