Ксения Медведевич - Мне отмщение

Дверь вспучивалась под ударами, остро торча щепками, как переломанными костями. Брус засова гнулся, но держался.

Луанг Най поманил восьмерых служителей и отступил к стене под высоким барельефом с небесными полководцами и высунувшими языки тиграми. Потом приложил ребро ладони ко лбу, выдохнул - и отсек от себя пространство резким ударом.

Поэтому те, кто вышибал из прогнувшихся скоб засов и с руганью пролезал в раскуроченные двери, не увидели в храме ни души.

Настоятель, поджав тонкие губы, щурил желтые глаза и пощипывал мочку острого уха: айсены лезли, как тараканы, скрипя, как хитином, кожей толстых кафтанов. Жадно, разевая мокрые, заросшие черным волосом рты, таращились на мерцающую внутренность освещенного золотом по золоту храма. Закидывая обмотанные тряпками головы, цокали языками и тыкали толстыми грязными пальцами в расписанный драконами потолок. Топали и гремели по полированному полу набойками пыльных сапожищ. Дергали себя за жесткие, как пакля, бороды, скалили зубы и пихались локтями, довольно погогатывая. От них пахло лошадью и застарелым потом - аромат курильниц перешибала вонь давно немытых тел.

Но ничего не трогали - почему-то. Ни золотых львов вдоль стен - подарка короля Бороммы Фана. Ни курильниц в виде высокой, как ступенчатая башня храма, короны - тоже золотых. Только реготали, тыкали пальцами и таращились.

Скрипя просевшими досками по камню, растащили в стороны разбитые створы - открывая пошире дверь.

И, пощелкивая плетьми, погнали внутрь связанную длинной веревкой вереницу крестьян: женщины визжали, дергая спутанными запястьями, мужчины упирались босыми пятками, крутя за спиной вывернутыми локтями. Здоровенные, на голову выше любого айютайца люди пихали пленников, подхлестывая обнаженные спины и раздавая подзатыльники.

Нехорошее предчувствие, одолевавшее Луанг Ная еще с влажного полудня, сгустилось в уверенность и переросло в мрачное ожидание. Он не мог понять одного: зачем? Зачем они хотят это сделать?

Первой на колени перед статуей поставили вдову Цао - Луанг Най узнал ее по широкой выносливой спине и длинным серьгам в оттянутых ушах. Не зря он предсказал ей смерть от железа еще прошлой весной. Женщина почему-то очень боялась утонуть в приливной волне тайфуна - настоятель подарил ей несомненную уверенность в том, что она не захлебнется в соленой воде.

Ухватив женщину за узел волос на затылке, человек отогнул ей голову так, что бедняжка захрипела, хватая ртом воздух. И глубоко взрезал выгнувшуюся под кожей гортань. Кровь запылила высоким шумным веером. Цепочки и колечки на пьедестале потекли красным.

Крестьяне голосили и бесполезно рвались в путах. Айсены резали очередное горло, а потом складывали судорожно дергающие ногами и дрожащие в агонии тела в промокшую, торчащую босыми ступнями кучу. Жители деревни уходили один за другим, трупы наваливали третьим рядом, размотавшиеся черные волосы и тряпки подтекали красным на каменные плиты.

Золотое лицо Милосердной безжизненно затвердело под алой моросью. Оскальзывающиеся в лужах айсены деловито хмурились, примериваясь лезвиями к шеям плачущих крестьян - подвернутые ноги сидящей богини стали темными от крови. Настала очередь молодого Вьена - еще одно вскрытое горло плеснуло упругой длинной струей на колени статуи.

В руках айсенов еще хрипела вдова Сой - плохая судьба у этой семьи, уже в трех поколениях плохая, зря он одобрил помолвку их дочери с кузнецом из столичного предместья, злая удача может перейти к семейству Ва и погубить детей - как в зал снаружи проникло нечто, заставившее замерзнуть босые ступни Луанг Ная.

Монахи и послушники за его спиной с шумом втянули в себя воздух. Настоятель мог бы испугаться - завесу невидимости рвут любое неосторожное движение или звук. Но не испугался.

Он просто окоченел от ужаса.

Луанг Най потом вспоминал, что в тот миг забыл, как дышать: в растопыренные двери влилась Сила. Светящийся шар с длинным хвостом мягкого свечения, распираемый изнутри потусторонней жутью и мощью. В белесом мерцании этой мерзости айсены один за другим теряли человеческий облик, прорастая петушиными головами и склизко блестящими клубками змей внутри грудной клетки.

Истекающий светом гнилушки шар подплыл к безобразно наваленной груде мертвых тел. Подрожал над ней - плотоядно, как наставленный член готового к совокуплению жеребца. А потом вспыхнул, мгновенным, моментальным движением метнулся к статуе - и с чваканьем втянулся внутрь прямо в том месте, где на груди богини выгравировано было широкое, царственное ожерелье.

Расталкивая лбом бумажные фонарики, каид Марваз перся вверх по улице - как бык. Полые красные сферы с шелестом расступались, мелодично звякали свисавшие с них металлические трубочки - каид шел сквозь тоненький звон и перешептывания. Полуденная улица спала, только пыльные шарики фонарей неуместными гроздьями качались на ветру.

Зеленые с золотом драконьи морды водостоков свешивались к его плечам, в пустых темных проемах лавок безмятежно сидели львы в пол человеческого роста - из крашеной глины львы, конечно. Хозяева лениво высовывали головы на звон, щурили и без того узенькие глазки и медово улыбались - не угодно ли чего почтенному господину? Одинаковые желтые лица, одинаковые черные шелковые шапочки, из-под шапочки по низко склоненной, затянутой в темный шелк спине змеится косичка.

На лаковом пыльном пороге стоит забытая чашка расписного фарфора - опрокинутая выпуклая крышечка перламутрово поблескивает обморочно дорогим нутром. Недопитый чай оставил темные следы на нежных тонких стенках. Никому ты здесь не нужна, чашечка с синими драконами в мелкий завиток. В столице тебя бы продали за десяток динаров, не меньше.

- Долго еще?

По зимнему времени не припекало, но пылить шлепанцами по солнечной стороне улицы было уже невмоготу.

Мелко трусивший перед Марвазом ханец извернулся и оскалил желтые крупные зубы:

- Не изволь беспокоиться, сайида, уже совсем скоро придем...

И споро затопал вперед ножонками в этих их матерчатых туфлях на белые толстые обмотки. Сзади покаянно засопел посредник - вот кому Марваз бы отвесил плюху с превеликим удовольствием. А как же: почтеннейшему угодно поглядеть на самое большое в Куфе зеркало? Воистину, Всевышний свидетель, за таким зеркалом мой господин, это светило мужества и благородства, украшение воинства халифа и девиз храбрецов должен отправиться в ханьский квартал, где Абу Касим покажет ему такое зеркало, да проклянет меня Всевышний и да вычеркнет из списков предназначенных к спасению в день Последнего суда, если Абу Касим врет...