Дмитрий Дудко (Баринов) - Ардагаст и его враги

-- Ты, Ладушка, лучше песика полечи. А недрами земными займусь я. Я-то не воин, зато чарами много чего могу... И зачем было этих скованных на земле оставлять смертным на соблазн? Отправили бы всех в преисподнюю, - сказал старичок.

-- Такие все пекло взбунтуют. И пойдет братец Чернобог снова на небо приступом, - возразил старик. - Ну, оставайтесь тут, а я пойду на башню. Сюда уже нечисть и идет, и летит со всего Кавказа. Да еще младшие боги нам на помощь скачут. Не наделали бы чего сгоряча.

Отряд Ардагаста шел в гору по леднику. Кони остались внизу, на обширной поляне. Сапоги почти не скользили: все подвязали к ним плетеные кожаные подошвы с деревянными шипами. И все же приходилось помогать себе мечами, секирами, копьями. Шли лучшие из росов: русальцы, амазонки. Волх и его нуры уже успели соколами слетать к вершине и теперь волками взбирались по снегу. Молодежь шла за Ардафарном. Зореславич с удовлетворением поглядывал на сына: умеет собирать и вести людей - значит, сможет быть царем. То ли дело Доброслав, тихий, застенчивый, держащийся не матери, так брата. Правда, рассудить людей умеет так, что и старики остаются довольны им, молодым. А ведь еще недавно кто бы у венедов стал слушать юнца, даже сына старейшины? Не было тогда ни царей, ни царевичей.

Обе волхвини, Ардагунда и многие из амазонок закутали лица платками по самые глаза после того, как Сарагас предупредил:

-- Эй, красавицы! Здесь, на ледниках, воздух холодный, зато солнце жаркое. Вы храбрые, как самки горного барса - станете пятнистыми, как они: лица совсем обгорят.

Ларишка, смуглая кожа которой еще больше загорела под степным солнцем, лица не прикрывала. Еще и посмеивалась над золовкой:

-- Ардагунда, ты что, на разбой собралась, соседских коней красть? Тогда спрячь заодно и волосы, а то больно приметные.

Многим подъем давался трудно. Разреженный воздух одних пьянил не хуже вина, другие, наоборот, утомлялись, делались вялыми, невнимательными к опасностям. От бескрайней сверкающей белизны вокруг болели глаза. Еще и мучила досада: опоздали! Горит-чернеет проклятый знак выше всех гор Кавказа. И все же, как могли, подбадривали друг друга. Мгер рассказывал:

-- Сегодня хороший день. Вардавар, день Аманора и Ванатура. Веселые боги, щедрые, вроде Ярилы или Диониса. Армяне сегодня обливают друг друга, рассыпают розы, выпускают голубей. Разве в такой день может случиться что плохое с хорошими людьми?

Шагавший впереди Сарагас беззлобно поругивал соседей:

-- На Кавказе самые отчаянные люди и самые большие попрошайки - сваны. Осенью, когда перевалы уже закрыты, берет сван мешок сухих груш и пробирается к нам. Хорошо, если голова и кости целы останутся. За груши много не наторгует, зато не один день будет наедаться бараниной и написаться медом и пивом: гость ведь! А иудей из Лахмульда тебе не то что груши - все на свете продаст, все у тебя купит, и так обманет, что заметишь, когда он уже за хребтом.

Вишвамитра, поглядывая кругом, важно говорил:

-- Да, это настоящие горы. Но Гималаи все равно раза в два выше.

Одним из последних в цепочке шел Шишок. Лешему приходилось труднее всех. Тут ведь не то что дерева - кустика, травинки нет. Хуже, чем в тундре или полуночных льдах. Там он хоть ехал верхом и не в гору. Однако лешак крепился: назвался груздем - полезай в кузов. Верный Серячок шел рядом, не давая усталому хозяину сбиться и упасть в трещину. Только сииртя Хаторо из рода Моржа веселила душу ледяная пустыня.

Но и усталость, и досада, и тревога отступали при взгляде на раскинувшуюся вокруг страну. Вершины, будто великаны в белоснежных шлемах и панцирях. Глубокие пропасти, лесистые ущелья, быстрые реки... Где жить великанам, как не тут? Вот уходят в степь Гипанис и Алонт, вот синеет море Ахшайна. И все это - горы, степь, море - кажется своим, таким же родным, как днепровские кручи и сосновые боры. Ведь всюду там живут люди, добрые и приветливые. Всюду хоть кто-нибудь понимает родную для росов сарматскую речь. Приди только к этим людям с добром, а не с грабежом и обманом. А войну и добычу и так найдешь - лиходеев всюду хватает.

Очарованный красотой и величием гор, шел, забыв об усталости, Пересвет. Вознестись над миром, к самой обители богов, словно птица или волхв - есть ли большее счастье для певца? И сама собой слагалась песня о том, как поднимались на священную гору не боги, не великаны - росы с Днепра. Поднимались, чтобы Гора Счастья не стала вратами пекла и престолом Чернобога.

Тем временем сваны, посмеиваясь над карабкавшимися внизу росами, сидели вокруг Скованного и расспрашивали его о славных делах минувших веков. Исполин говорил медленно, часто умолкал. Рассказы его напоминали уже слышанное сванами в песнях об Амирани. (Их пересказал великану пронырливый Мовшаэль, побывавший здесь раньше доверчивых горцев). Или же он описывал подвиги, свои и других хозяев гор, скорее похожие на бесчинства дэвов. Его из вежливости не прерывали. Вдруг чернокнижник сказал:

-- Славные воины и ты, о Скованный! Сейчас вы потешитесь: увидите, как эти степные бродяги покатятся с Эльбруса. Посмотрим, хватит ли у них смелости подняться снова?

Он простер руки вперед и вниз и зашептал заклятие. Волна холодного воздуха с нарастающей скоростью понеслась навстречу росам, взметая тучей снежную пыль. Ревущим зверем обрушился ветер на днепровских пришельцев. Обломки льда и мелкие камешки больно ударяли в лицо. Забивало дыхание, едва можно было услышать друг друга.

-- Быстро к тем скалам! Пересидим непогоду. Скорее, вот-вот лавина! - прокричал Сарагас.

Все поспешили под защиту каменного закутка. Только Шишок вдруг рявкнул:

-- Еще чего! Мы тут до ночи отсиживайся, а они сверху зубы скалить будут? А вот вам, песьи дети! - и засвистел, захохотал во все лешачье горло.

Валя в снег не успевших отойти к скалам, поднялся вдруг новый ветер, еще сильнее первого, и понесся навстречу ему. Оба ветра столкнулись, образовав чудовищный белый смерч. Он завертелся на месте, вырывая воронку, потом двинулся обратно к западной вершине - сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Еще немного - и сванам пришлось бы бросаться врассыпную, чтобы не быть унесенными, словно пыль. С большим трудом Валенту удалось направить смерч в пропасть на западном склоне.

Поединок с магом тяжело дался лешаку. С ног бы свалился, не поддерживай его Хаторо. Зато теперь Шишок стоял, подбоченившись, и довольно ухмылялся:

-- Что, чернокнижник, слаба твоя наука против лешачьего свиста?

Маги, волхвы и волхвини с улыбками переглядывались. Щадя самолюбие лешего, они не стали говорить, что вшестером помогали ему.

И снова отряд шел вверх по белой реке, застывшей в ложбине древнего ущелья, по которому некогда стекали огненные потоки. Не хлынут ли они снова? Вот уже и Хорс-Солнце клонится к закату. И все ярче горит сотворенное недобрыми руками Черное Солнце.