Константин Костин - Ксенотанское зерно

В городе ожидается прибытие монахов из Шварцвайсского монастыря.

Что только не рассказывали про таинственный монастырь в Шварцвайсе. Говорили, что нет не только в стране, но и во всем мире более рьяных борцов с колдунами и ведьмами чем монахи из Шварцвайса. Что там, где появляется братия в черных рясах и тяжелых сапогах, подкованных белой сталью, там колдунам и ведьмам никакого пути не было. Что монахи выискивали любую нечисть не хуже, чем натасканная собака идет по следу лисы. Говорили, что нынешний король страны, генерал Вальтер Нец, настолько ненавидит колдовство, что договорился с церковью о том, что Шварвайсский монастырь будет подчиняться лично ему, и будет заниматься только охотой на ведьм.

Говорили и другое.

Что монахи из Шварцвайса — сами колдуны, все до одного. Что за высокими стенами их монастыря никто и никогда не слышал колокольного звона, что пойманных колдунов монахи пытают не для того, чтобы те признались в черном чародействе, а для того, чтобы вызнать все их тайны. Что пойманных ведьм… Ну, что пойманные ведьмы тоже идут у монахов в дело.

Говорили даже, но совсем тихо и только на ухо, что король генерал Вальтер Нец и сам колдун и именно колдовством он сумел получить корону десять лет назад.

Многое говорили. Разное.

Всего через два часа парень понял, что если он купит все, на что у него разгорелись глаза, то ему понадобится не двенадцать талеров, а как бы не те самые два мешка, только не с зерном, а с серебром. И не один воз с двумя волами, а целый караван.

Якоб вздохнул, выгнал из головы мечты о красивом кожаном ремне… и фляге с чеканкой… и звонкой косе… и новенькой белой рубашке… и ярко-алом поясе… и даже о медовых коврижках…

Он решил купить только одну вещь, которая совершенно точно понадобиться ему в поездке.

Большой медный черпак.

Приглянулся Якобу даже не сам черпак, а его рукоять — тоже медная, длинная, почти в руку, широкая прочная, с узким переходом в чашку, обмотанная сверху узким кожаным ремешком.

Очень полезная вещь. Ведь парню еще через Чернолесье ехать…

— Что смотришь, сынок? — обратился к Якобу медник — кряжистый мужчина, в рабочей одежде и кожаном фартуке, — Покупай, мать варенья наварит!

— Сколько?

— Два талера.

Сколько? Только что такой же черпак купили за дюжину грошей. Всякий продавец задирает цену, но не в четыре же раза!

— Нет, уважаемый, этот замечательный черпак больше десяти грошей не стоит. А то и восемь.

— Это где же ты, сынок, такие цены видел? — Медник выпрямился. И плечами и ростом он был, пожалуй, крупе невысокого Якоба.

Парень вспомнил, как в таких случаях торговался его отец, до того, как болезнь скрутила его. Якоб подошел к большой наковальне — зачем она меднику? — и хлопнул по ней:

— Эта цена, уважаемый, написана на нижней части вот этой самой наковальни.

— Да ну… — медник начал было ухмыляться.

Якоб взял наковальню за рог, поднял и поднес к лицу медника:

— Вот, посмотрите, уважаемый, — Якоб провел пальцем левой руки по подошве наковальни, стряхивая прилипшую землю, — Видите?

— Э… Ты не из Черного ли Холма?

— Оттуда.

— Сын мельника Ганса, что ли?

— Его.

— Ладно. Давай свои гроши. А наковальню на место поставь!

Якоб, в прекрасном расположении духа шел по рынку, размахивая черпаком…

— Эй, сынок, ты что это творишь?

— Простите, уважаемая, моя вина.

— Конечно, твоя! Чуть не зашиб, желтая с пурпурной! Взять бы этот черпак да тебе по котелку!

— Не ругайтесь, уважаемая! Хотите я вас поцелую в знак прощения?

— Уйди, негодник! Ты мне во внуки годишься!

— В какие внуки, уважаемая? Разве что в старшие сестры.

Женщина расхохоталась и замахала на Якоба руками.

Парень раскланялся, подхватил черпак под мышку и отправился к выходу, где его уже заждались пара волов Направо и Налево.

У самого выхода продавали скот. Шум стоял…

Гоготали упитанные гуси, заполошно кудахтали куры. Блеяли на разные голоса овцы и бараны. Жалобно мычали коровы и густо, солидно — быки.

Один из продавцов чем-то заинтересовал людей: вокруг него столпились покупатели, что-то шумно обсуждая и перегораживая проход. Якоб ужом ввернулся в толпу, чтобы протиснуться поближе. Интересно же!

Да, товар того стоил. Огромный крутолобый бык, с заросшей кудрявой шерстью башкой величиной в пивной котел. Шерсть на боках прямо таки лоснилась, отблескивая каждый раз, когда бык пошевеливался, и под шкурой играла волна мышц.

Вот это бык… Якоб бы купил такого, но с его деньгами соваться сюда нечего было и думать: возле быка уже стояли несколько зажиточных крестьян, в кожаных жилетах с медными — Якоб тоскливо вздохнул — начищенными пуговицами. Торг шел уже даже не с продавцом, а друг с другом, кто даст за быка больше.

Хозяин, невысокий старик, с длинными седыми волосами, спадающими на глаза, только поворачивал голову от одного спорщика к другому.

Наконец один из крестьян порылся в одежде, извлек крупную монету и хлопнул ее на ладонь. Монета блеснула желтым. Золото!

Все так и подвинулись поближе. Похоже, не только Якоб видел золото первый раз в жизни.

Два других покупателя завистливо вздохнули и развели руками, мол, твой товар, нам выше не потянуть.

Старик-продавец зажал в морщинистых пальцах монету:

— Забирай, уважаемый, твой он отныне…

В голосе старика чувствовалась жалость. Наверное, бык, которого он кормил, поил, выпасал, стал для старика как родной ребенок.

Довольный покупатель протянул руку за веревкой, привязанной к рогам. Старик потеребил в руках конец веревки, вздохнул:

— Знаешь, уважаемый, мне ведь этот бычок как родной сын был… Не позволишь хоть память о нем оставить? Вот эту веревку забрать? А я тебе… Да хоть вот эту опояску дам.

Якоб вздрогнул. Забрать хоть кусок от проданной вещи или позволить забрать что-то от купленной — примета очень плохая.

Народ в толпе не обратил внимания, а вот покупатель вздрогнул не хуже Якоба:

— Веревку забрать? Веревочку?

Он пристально взглянул в глаза старика. Попытался: глаза старика плотно завешаны волосами.

— Веревочку?! — внезапно взревел крестьянин-покупатель — Да ты же колдун!

Толпа ахнула.

— Думаешь, двадцать лет прошло, так никто ваших колдовских штучек не помнит? Когда на рынке продают быка или лошадь, а потом на память просят веревку или уздечку?

Старичок продолжал молчать, теребя веревку. Покупатель разорялся:

— Пожалеешь, отдашь. А потом ведешь купленное домой, а конь порск! И в ворона превращается! Ни денег, ни коня!

— В ворона говоришь? — неожиданно скрипучим голосом — так говорила бы ожившая деревяшка — промолвил старик.