Владимир Васильев - Атлантида

Он вдруг понял, насколько сильно ему хочется сидеть рядом с этой девчонкой, любоваться ее длинными каштановыми, с едва заметной рыжинкой, волосами, слушать ее смех, поднимать бокал за ее здоровье!

Вотша вздохнул и закрыл глаза. Белые облака на голубом фоне исчезли, и вместо них тут же возникло смеющееся личико княжны. Ее губки зашевелились, словно она сквозь смех силилась сказать что-то Вотше, но он не понимал ее слов, он просто любовался этим лицом.

— О чем мечтаем? — раздался рядом с ним голос Старого.

Вотша открыл глаза, тряхнул головой и быстро поднялся со скамьи.

— Садись, садись, — проворчал старик, усаживаясь на скамью, — чего вскочил?

Вотша снова сел, ссутулился и вдруг ни с того, ни с сего брякну:

— У княжны сегодня день рождения.

— А… знаю, протянул Старый, и также как Вотша поднял лицо к небу и зажмурил глаза.

Они немного помолчали, и вдруг старик, не открывая глаз, тихо произнес:

— Вот и прадед твой тоже тогда в княжну влюбился…

Вотша изумленно уставился на старика, а тот все тем же тихим, не похожим на свой, голосом продолжал:

— Я ему говорил, чтобы он выбросил эту блажь из башки, да разве его уговоришь! Ват, он такой был — если что в голову заберет, напролом пер! Да и то сказать, прав он частенько бывал, и удача с ним под руку ходила. Только в этот раз неудача-то на нем полностью, за все, отыгралась!

Старик замолчал. Вотша так же молча смотрел на сухую жилистую старческую шею, впалую морщинистую щеку, тонкое, прижатое к голове ухо, белую, аккуратно расчесанную бороду и тонкий, чуть искривленный нос, не зная, что сказать в ответ на слова старика. Наконец он выдавил:

— Что значит… «отыгралась»? И-и-и… что значит «пер напролом»?

— То и значит, — ответил Старый, не глядя на мальчугана. — Пошел Ват напрямую к Гориславу, князю тогдашнему, руки дочери просить. Правду сказать, не было бы лучше пары во всей стае, да и любила Вата Леда, я-то уж точно знаю, только у князя, у деда Всеславова, другое на уме было. Если бы отдал он за Вата свою Леду, после его смерти стая Вата точно вожаком выбрала бы…

Старик снова внезапно замолчал, словно воспоминания эти давались ему с трудом. Но тут Вотша не вытерпел, его захлестнуло жадное любопытство — вот она — правда о его прадеде, сама выплывала из прошлого!

— Ну так что, разве он был бы плохим вожаком?

Дед чуть склонил набок голову и, приоткрыв глаз, искоса глянул на Вотшу.

— А как же сын вожака? Даже и не сын — его-то и сам Горислав ни во что не ставил, а внук любимый — Всеволод? Горислав Всеволода у отца еще малым волчонком забрал, воспитывал как будущего князя, а тут Ват со своим сватовством!

И снова Старый отвернулся и замолчал, как будто пожалел, что начал этот разговор.

— Ну и что?! — нетерпеливо потребовал Вотша окончания истории.

— Не знаю, что там у них получилось, а только на следующий день Горислав Вата услал в степь с дозорной стаей в шесть волков и с одним ивачем. Ват уходил с улыбкой, веселый был… А вернулся сам-два, весь посеченный, покусанный! Пока он в горячке лежал, Леду отдали за ирбиса, за сына ихнего князя. С тех пор наша стая и дружит с ирбисами. А Вата, когда он поправился, объявили изменником: как же — потерял в дозоре шестерых дружинников, а сам домой живой вернулся! Вот тогда-то ваш род и того… лишили многоличья!..

Долгую минуту над скамейкой висело молчание, а затем Вотша выдохнул:

— Та-ак!..

Он медленно поднялся со скамейки и приволакивая ноги поплелся прочь от ристалищного поля.

Однако далеко уйти ему не удалось, не успел он пройти и десятка шагов, как к нему подбежала молоденькая девушка, ближняя служанка княжны, Прятва, и, запыхавшись, спросила:

— Ты — Вотша?

И тут же, не дожидаясь ответа на свой вопрос, выпалила:

— Я тебя всюду разыскиваю! Тебя княжна велела привести в малую княжескую трапезную!

Вотша, погруженный в свои мысли, тряхнул головой, пытаясь понять, чего от него хочет девчонка, и только после этого до него дошел смысл ее слов.

— Зачем? — изумленно воскликнул он. Внезапно кровь бросилась к его лицу, и он стремительно покраснел.

«Хочет выставить меня на смех перед своими княжатами! — резанула кошмарная мысль, и тут же он холодно, отрешенно подумал: — Ну и пусть смеется! Какое мне дело до веселья или грусти… многоликих?»

— Пошли! — бросил он девчонке и широким шагом направился в малую трапезную.

Девушка едва поспевала за ним, на ходу тараторя взахлеб:

— Там чего было! У княжны день рождения, так все княжата преподнесли ей подарки. А княжна наша их благодарила, а сама-то прям така красавица!! Сели за стол, а князь возьми и распорядись, чтобы им поднесли осеннего вина, пусть, говорит, выпьют, как настоящие мужчины! Вот с этого вина все и началось! Юсут, как бокал выпил, так и задурел! Говорит, пусть княжна скажет, чей подарок самый что ни на есть лучший, и того, кто этот подарок подарил, поцелует! Совсем с ума сошел — чтоб наша княжна да какого-то княжонка целовать стала! Но она, знаешь, засмеялась так и говорит: «Хорошо, Юсут, я выберу лучший подарок и награду за него дам, только ты тогда уж не жалуйся и не спорь с моим решением!»

Вотша мотнул головой, словно давая понять девушке, что ее болтовня не к месту, однако та не замолкала:

— А Юсут этот вскочил, в грудь себя кулачищем грохнул и говорит так нагло: «Я, — говорит, — никому никогда не жаловался, ни о чем никогда не жалел и спорить с твоим решением не собираюсь!» Это он потому так говорил, что сам-то подарил княжне ожерелье из лалов лазоревых на бронзовых крючках. Красота — страсть! И дорогущее! Конечно, княжна должна была выбрать его подарок, а она вдруг приказала тебя в трапезную привести!

— Зачем? — с горечью переспросил Вотша и, махнув рукой, прибавил шагу.

Спустя пять минут служанка ввела маленького изверга в знакомую ему залу.

Вдоль стены, в которую было врезаны четыре узких окна, стоял длинный стол, заставленный посудой, выпивкой, яствами. Во главе стола на стульях с высокими резными спинками восседали князь с княгиней, рядом с ними, справа, сидела, одетая в белую шелковую рубашку и зеленый сарафан, княжна Лада, напротив нее — ирбис Юсут, рядом с ним — тюлень Сигрд и еще четверо княжат. Рядом с Ладой восседал толстый, неповоротливый и какой-то неопрятно-помятый мужчина в странно узкой для его обширной фигуры одежде. Остальные места вокруг стола занимали ближние княжеские дружинники. У противоположной стены расположились трое скоморохов, вырядившихся в разноцветные лохмотья и наигрывавших какую-то веселую мелодию на рожке, бубне и маленькой скрипочке, посреди залы двое других скоморохов жонглировали десятком разноцветных и разновеликих клубков.

Когда Вотша вошел в трапезную и смущенно остановился около дверей, князь, не прерывая выступления скоморохов, громко произнес: