Della D. - Зеркальное отражение

Гарри пораженно молчал какое‑то время, пытаясь переварить эту информацию. Ему было трудно представить, что здесь – в Хогвартсе – с кем‑то могли обойтись столь несправедливо. Куда смотрели другие учителя? Куда смотрел директор?

— Почему Дамблдор не предотвратил это? – спросил он вслух. – Ведь он не мог не знать, что это наговор?

Северус ответил не сразу. Он долго смотрел на Гарри, подбирая правильные слова. Снейп не был уверен, что имеет право высказать все свои подозрения, ведь у него не было доказательств, а для Гарри Дамблдор все‑таки был пусть и порядком пообтрепавшимся, но все же кумиром.

— Дамблдор не вмешивался, — в конце концов уклончиво ответил Снейп. – Опять же я могу только предполагать, но мне кажется, что он не был против увольнения Брауна.

— Почему?

— По той же причине, что и несколько лет спустя, когда он не забрал тебя из дома твоих родственников. Альбус всегда считал на несколько ходов вперед.

Гарри вспомнил, как Снейп рассказывал ему о том, почему стал Пожирателем. Неужели директор мог намеренно вырастить Северуса таким? Чтобы потом получить в свои руки шпиона, раскаивающегося в своих ошибках, подчиняющегося абсолютно и беспрекословно?

— Нет, — он покачал головой. – Я уверен, он тогда не мог знать об этом, — тихо сказал Гарри, как будто убеждал в этом самого себя.

— Возможно, я не спорю, — вздохнул Северус. – Но вышло так, как вышло. Браун лишился работы, его репутация была уничтожена. Он так и не смог преодолеть это. Я тогда всего этого не понимал. Не понимал, о чем меня спрашивали, почему профессора уволили в конце года. Я даже не понимал, что он ушел не по своей воле. Я был обижен на него, злился, что он меня бросил, в то время как это я испортил ему жизнь. Лишь потом, когда я подрос, я узнал, что все это значило. И только много лет спустя, когда я сам стал деканом Слизерина, я узнал, что профессор Браун спился и умер через три года после этой истории. Он был первым человеком, которого я погубил. А ведь я любил его. И так хотел, чтобы он забрал меня к себе насовсем.

— Ему следовало усыновить тебя, — сказал Гарри, отчаянно сочувствуя Северусу. Теперь он понимал, почему зельевар реагировал на имя Томаса Брауна столь болезненно. И стало понятно, почему так взбесился, стоило Гарри предъявить ему обвинения, аналогичные тем, от которых пострадал его учитель. – Или хотя бы установить опекунство.

Северус посмотрел на него как‑то странно, а потом неожиданно смутился и отвел взгляд в сторону. Гарри непроизвольно нахмурился, ожидая какого‑нибудь неприятного сюрприза.

— В чем дело? – напряженно спросил он.

— В том, что я тоже так подумал сегодня, — признался Северус. – Гарри, я не хочу, чтобы кто‑нибудь еще мог заподозрить… — он осекся, как будто не был в состоянии произнести эти слова вслух. – Пока ты был без сознания, директор спрашивал меня…

— На каком основании ты забрал меня к себе из Больничного крыла, — перебил Гарри. – Я слышал.

— Вот как? Что ж, тогда ты поймешь. Я хочу иметь законное основание забирать тебя из больницы или увозить куда‑то на каникулы, — быстро произнес Снейп, заметно волнуясь. Было видно, что эти слова даются ему с трудом, и он очень боится, что передумает их сказать. – Я хочу оформить опеку.

— Опеку? – переспросил Гарри. Его сердце вдруг забилось в бешенном ритме, когда он понял, что ему выпал неожиданный шанс довести воплощение своей мечты до конца. – Но, Северус, мне всего через пару недель будет семнадцать. Опекун мне уже будет не нужен.

— Да, ты прав, — глухо согласился Снейп, слегка покраснев. – Глупая идея…

— Но, — продолжал Гарри, как будто даже не слышал его слов, — усыновление действует пожизненно. Хочешь иметь законные основания – усынови меня.

Все. Сказал. В комнате стало невыносимо тихо, только кровь в ушах билась с оглушительным грохотом. Северус смотрел на него, не отрываясь, его лицо ничего не выражало. Гарри с ужасом ждал от него взрыва негодования, но вместо этого…

— Я не был уверен, что ты на это согласишься, — хрипло выдавил из себя Снейп.

— Ты просто забыл, — с облегчением выдохнул Гарри, — что в зеркальном отражении все не наоборот, а всего лишь немного иначе. Но по сути – то же самое…

— Северус, что‑то я не видел в этом году твоего заявления с просьбой назначить тебя на должность преподавателя по Защите, — заметил Дамблдор и посмотрел на Снейпа поверх очков–половинок. В его глазах, как и прежде, плясали чертики.

Взгляды всех учителей, присутствовавших на обеде, обратились в сторону зельевара. Тот продолжал невозмутимо есть суп и даже не посмотрел в сторону директора.

— Я был несколько занят этим летом, знаете ли, – сдержанно сообщил он, выдержав паузу. – Мне нужно было сына на ноги поставить.

Сидевший рядом с ним Гарри поперхнулся от неожиданности и порозовел от удовольствия. Окончательно усыновление было оформлено всего неделю назад, и это был первый случай, когда Снейп прилюдно назвал его своим сыном.

Мальчик понимал, что Северус сделал это только для того, чтобы лишний раз досадить Дамблдору. Он так и не простил директора. Гарри понимал его, хотя сам не таил на Дамблдора обиду. Во многом этому способствовало то, что именно выступление директора на одном из слушаний позволило Снейпу так быстро оформить усыновление. Гарри воспринимал это как извинения за все, что было раньше. Ему этого было достаточно. Снейпу – нет.

— Что ж, — как ни в чем не бывало продолжил директор, — тогда тебе стоит поторопиться. Я был так уверен, что увижу это заявление, что уже принял на работу нового Мастера Зелий.

— Неужели? – холодно произнес Снейп. – Интересно, кого? – Сказано это было таким тоном, чтобы никто не смог заподозрить, что ему действительно интересно.

— О, это отличный специалист. Твоего уровня, не ниже. Теперь я со спокойной совестью могу доверить тебе Защиту, зная, что качество преподавания Зелий при этом не пострадает. Но я хотел бы, чтобы ты помог ей на первых порах.

— Ей? – на этот раз вполне искренне поразился Северус и даже с сомнением посмотрел на директора.

Но Альбус не успел ему ответить. Боковая дверь, через которую обычно входили учителя, открылась, и на пороге показалась высокая худощавая женщина с резкими чертами лица. Золотисто–коричневая мантия красиво оттеняла светло–карие глаза и загорелую кожу. Когда она заговорила, в ее произношении явственно слышался итальянский акцент.

— Директор Дамблдор, прошу прощения за опоздание, но я совершенно не умею откладывать на потом распаковку чемоданов.

Она мило улыбнулась и подошла к Дамблдору, который встал, чтобы поприветствовать ее. После обмена любезностями, директор представил женщину остальным учителям: