Gamma - Цели и средства

Что кривить душой, сначала она не одобряла выбора дочери. С Ремом Люпином она познакомилась еще в Хогвартсе, впрочем, познакомилась – громко сказано. Просто знала, что ее непутевый кузен, горе тетушки Вальбурги, попал в Гриффиндор и нашел там себе неразлучных друзей. Потом был выпускной, она наконец набралась смелости рассказать родителям о Теде: вышел скандал, за ним свадьба, на которую пришел только дядя Альфард. Сириус прислал открытку: «Молодец, кузина! Поздравляю!». Много он понимал, сопляк тринадцатилетний… Но все равно было приятно.

Она смогла отблагодарить его через три года, когда Сириус сам сбежал из семьи. Конечно, у него были друзья, и деньги, и даже дом – в глухомани, но денег хватило, чтоб снять жилье поприличнее. А все равно поддержка родственницы, пусть даже опальной и выжженной с семейного гобелена…

Сириус начал бывать в доме. Дарил игрушки и сласти маленькой Доре, иногда приводил друзей. Тихоня Рем вежливо разговаривал с ней и Тедом, но больше отмалчивался. Однажды он пришел только с Сириусом, Андромеда еще удивилась, как это Сири без закадычного друга. Пришел непривычно уверенный, попросил позвать Теда, и рассказал, что он оборотень и не считает возможным злоупотреблять гостеприимством Тонксов, не поставив их в известность.

— Это ничего не меняет, правда, Энди? – спросил Сириус, пожалуй, чуть более весело, чем нужно.

— Конечно, – улыбнулась она. – Двери нашего дома всегда открыты для друзей Сириуса.

К чести Рема, он нечасто пользовался этим любезным приглашением: похоже, неискренность он чувствовал куда лучше, чем его друзья. А может, замечал, как вздрагивает Андромеда, когда Дора залезает к нему на колени.

После ареста Сириуса они долго не виделись. Волнения постепенно стихли, Дора уехала в Хогвартс, и главным поводом для беспокойства стали ее оценки по зельям: профессор Снейп (тот самый Снейп, подумать только!) брал на продвинутый курс только тех, кто получил «Превосходно», а без зелий школы авроров Доре не видать как своих ушей. Конечно, когда Андромеда заявила это самой будущей главе аврората, та отрастила себе уши, как у домашнего эльфа, и без труда ими полюбовалась. Уж не они ли принесли ей вожделенное «Превосходно» на СОВах?

Окончив школу авроров, Дора немедля вступила в Орден Феникса, несмотря на протесты матери. Андромеда даже пыталась поговорить с Дамблдором, но дочь поддержал Сириус, а его авторитет, кажется, стал для нее весомее.

В Ордене был и Рем, но Андромеда не придала этому значения. Отдельные случаи легко объяснялись и упорно не складывались в общую картину. Дора днями не бывает у родителей, пропадая в доме Блэков, – что ж, к лучшему, там даже безопаснее, чем дома и в министерстве. Дора поссорилась с Уолденом Макмилланом, хотя Андромеда думала, у них все серьезно, – неудивительно, Уолден предан министру и называет Дамблдора «старым дураком». Дора с удвоенным интересом расспрашивает маму о кузене Сириусе и его друзьях – понятно, снят негласный запрет с темы, ей хочется узнать побольше.

Потом Сириус погиб, и Дора бродила сама не своя. Андромеда знала, что они стали большими друзьями, и пыталась утешить дочь, но та избегала разговоров, пока однажды не разразилась слезами после очередной порции осторожных увещеваний. Она не горевала по Сириусу, то есть горевала, конечно, но неразделенная любовь была гораздо хуже.

Андромеда не могла даже представить, что ее дочь влюбится в Рема. За эти годы он постарел, поседел и выглядел теперь ее ровесником. Что привлекательного в морщинистой физиономии и залатанной мантии? Но Дора, наверное, не замечала ни того, ни другого и не понимала всех опасностей мужа–оборотня. Она была счастлива, несмотря даже на смерть Дамблдора, когда Рем сделал ей предложение. Она сияла, когда узнала, что беременна, хотя этого уж никак не могло произойти. Рем исправно носил ей аконитовое зелье, пусть скверно сваренное, но все равно действенное, оно должно было защитить Дору от медленного, но неуклонного превращения в оборотня («В результате постоянного активного обмена биологическим материалом», – проговорил Рем, глядя куда‑то между Андромедой и Тедом, а Дора прыснула и закрыла рот рукой.) То же зелье не давало ей забеременеть, об этом Рем не сказал, это Андромеда прочитала сама, но решила не ставить в известность дочь – почему‑то казалось, что ей это не понравится.

Дора поливала аконитом герань.

— Она волшебная, ей ничего не будет, – примирительным тоном добавила она после признания, будто кого‑то на самом деле волновал этот дурацкий цветок.

Андромеда старалась сдержаться – что толку сотрясать воздух, если уже ничего не исправишь. Пыталась только узнать все из тех же книг, как не передать ликантропию ребенку, но книги не сообщали ничего вразумительного.

Она сорвалась, когда Доре стало хуже. Когда обычное утреннее недомогание сменилось постоянной тошнотой и беспричинными слезами. Дора почти ничего не ела, осунулась, и Андромеда испугалась, что это верный знак болезни ребенка.

Она почти не помнила, что наговорила тогда Рему. Кажется, о безответственности, и эгоизме, и что‑то еще… Он выслушал молча, вышел, вернулся уже в дорожном плаще, сказал, что Дора спит и будить ее он не стал. Андромеда кивнула.

Вернулся он через четыре дня. Четыре дня напряженного молчания, когда дом казался пустым. Тед ушел раньше, едва началась принудительная регистрация магглорожденных, он не знал, что у Доры будет ребенок, теперь Андромеда была рада этому, а то надумал бы еще вернуться. Пока что с ним было все в порядке, он слал весточки. Его патронус появился на второй день, Дора вылетела из комнаты, волосы ее на глазах розовели, она остановилась, как вкопанная, выслушала, что у папы все хорошо, и вернулась к себе, посеревшая, сникшая. Она несколько раз пыталась наколдовать патронуса сама, Андромеда слышала ее жалобное «Экспекто патронум», но, видимо, ничего не получалось. О помощи она не просила: послать весть, не зная, где адресат, можно только любимому человеку.

Вечером четвертого дня Рем аппарировал у изгороди. Андромеда увидела его в окно, и Дора тоже – в коридоре раздался грохот, хлопнула входная дверь. Когда Андромеда вышла, они уже стояли в гостиной, оба. Дора вцепилась в его плащ обеими руками, плакала и, кажется, ругалась. Рем поверх ее ярко–розовой макушки посмотрел на Андромеду и спокойно сообщил, что три дня отрывался от слежки упиванцев, навестил Гарри и вернулся, потому что двум женщинам, одна из которых беременна, небезопасно оставаться без присмотра. Тогда Андромеда впервые почувствовала присутствие того, другого. Которого боялась и которому была обязана жизнью дочери.

Дора осталась жива чудом, а вернее – Андромеда была вынуждена это признать – из‑за своего упрямства. Она не должна была выжить после такой кровопотери. Она не должна была восстановиться после такой серьезной раны. Но она не пила аконит – и живучесть оборотня помогла ей выкарабкаться. Рему тоже – правда, жил он теперь вместе с луной, и чем меньше она была, тем хуже он себя чувствовал. Поэтому в новолуния Андромеду всегда грызла совесть и она старалась быть особенно внимательной.