Владимир Корн - Звезда Горна

Ближе к полудню меня пригласили к старшему сыну дормона. Когда я вошел в шатер, из него тенью выскользнула девушка – наверно, это и была та самая Алиша, про которую рассказывал дормон. Тотайшан лежал с бледным лицом и с затянутым в лубки левым предплечьем. Ничего, месяца через полтора ты забудешь, что руку ломал, по себе знаю, а кость в месте перелома еще крепче становится. Главное – жив остался.

– Спасибо вам, – произнес он вместо приветствия. – Спасибо, что спасли мне жизнь, и еще за то, что отец разрешил взять мне в жены Алишу. Даже не знаю, за что я больше вам благодарен.

Тотайшан говорил на общеимперском языке плохо, да еще и волновался, но я его отлично понял. Да, дормону, для того чтобы понять, что нет в жизни ничего важнее, чем счастье детей, потребовалось пережить смерть сына, когда он уже совсем решил, что потерял его.

Я посидел у него немного, мы поговорили о том о сем, я рассказал ему веселую историю, стараясь поднять настроение, и уже совсем собрался уходить, но Тотайшан остановил меня:

– Теперь я ваш должник на всю жизнь, мне рассказали, что вы и сами чуть не…

– Не надо об этом, Тотайшан. Это сделал бы и любой другой, если бы знал, как это сделать. Просто я оказался единственным, только и всего. Знаешь, я и сам рад, что спас жизнь хорошему человеку. Не так давно я пытался сделать то же самое одному негодяю, но у меня ничего не получилось. Наверное, так было угодно богам.

Я шел к своему шатру и размышлял о том, что, вероятно, выражение «вдохнуть жизнь» появилось после такого вот случая. Затем вспомнил, что это не так, кто-то вдохнул жизнь в какую-то статую, и я решил, что это неправильно. Вернуть человека из мертвых своим дыханием – вот так должно быть правильно, а не когда оживляют мертвую вещь. Я окончательно запутался с этим вопросом, когда снова получил приглашение.

На этот раз меня пригласил на конную прогулку верховный дормон вардов Тотонхорн.

Мы долго ехали молча. Тотонхорн не спешил начинать разговор, а я не стал опережать события – ведь это он позвал меня на прогулку.

Наконец он заговорил:

– Я долго думал, но никак не мог придумать, как мне отблагодарить тебя за то, что ты сделал. Может быть, ты скажешь мне сам?

Я отрицательно покачал головой: ничего мне не надо. Все, что я хочу, – как можно скорее увидеть ее глаза, ее улыбку, услышать ее голос… А как ты можешь помочь мне в этом? Да никак. Наверно, в этот момент у меня был очень мечтательный вид, потому что Тотонхорн улыбнулся, и я впервые увидел такую улыбку на его лице.

– Все-таки ты подсказал, что я могу для тебя сделать. Говорят, что это очень ценят у вас, как ценят у нас мужество и верность. Наверное, мне никогда не понять этого, но, может быть, это и к лучшему.

Тотонхорн протянул мне небольшой кожаный кошель размером с крупное яблоко, туго чем-то набитый. Я взял его, приложил ко лбу, затем к сердцу и спрятал в карман.

Еще какое-то время мы ехали молча.

– Я хочу отправить Тотайшана в столицу – пусть поживет там, посмотрит, как живут люди в чужих краях, наберется чужой мудрости… – продолжил он.

– И долго он сможет жить без всего этого? – Я обвел рукой степное разноцветье трав, недалекие горы, блестевшую в низине ленту злополучной реки. – Город – это камни, много камней, дома из них, дороги из них, все из них. И еще это много соблазнов.

Совсем я неправ, говоря так. Живущий в столице Тотайшан будет отличным залогом того, что варды не нападут на Империю, пока он там. Дормон тоже отлично понимал это, но тем не менее сказал:

– Я знаю это. Когда-то и мне пришлось прожить пару лет среди этих камней. Но мне было сложнее, чем будет моему сыну. Ты ведь сможешь присмотреть за ним, чтобы ему было легче освоиться?

– Да, я сделаю все, что смогу. Но будет ли этого достаточно?

Тотонхорн не стал отвечать на мой вопрос, вместо этого он сказал совсем другое:

– Что происходит с моими глазами? Я ведь не стар еще, а вижу уже совсем не так, как раньше.

Я протянул ему бинокль, висевший у меня на груди. Он взял его, повертел, приблизил к глазам и вернул обратно:

– Неправильная у тебя труба. И маленькая, и не видно ничего.

– Нужно покрутить вот это колесико. Глаза у всех разные, и каждый должен настраивать ее под себя.

Тотонхорн приложил бинокль, долго крутил колесико, настраивая, и наконец замер.

Когда он оторвал его от глаз, вид у него был очень довольный.

– Я и в молодости не мог видеть так далеко. Ты, де Койн, умеешь удивить. Может быть, останешься у нас погостить, пока Тотайшан будет гостить в столице? – и засмеялся, довольный своей шуткой. Затем снова посерьезнел: – Сегодня я говорил с герцогом, и мы оба получили то, что хотели. Завтра будет пир, и послезавтра тоже, а возможно, и еще пару дней, чтобы никто не мог сказать, что варды плохо относятся к гостям. А потом ты полетишь туда, где свое сердце оставил. – Он тяжело вздохнул. – Я свое вместе с Айшан похоронил. И если бы вчера… – Дормон не договорил. – И вот еще что, будешь в наших степях – неважно где, в любых местах, где живут варды, – покажешь это кольцо. – С этими словами он стянул со своей руки один из перстней. – И в любом нашем селении к тебе будут относиться как к дорогому и желанному гостю.

Я взял кольцо, поблагодарил дормона, сказал ему, что это действительно драгоценный подарок, и надел на палец. Поднеся руку поближе к лицу, начал его рассматривать. Кольцо не имело ни одного камня и все было покрыто непонятными письменами, не похожими ни на что, виденное мною раньше.

– Это очень древнее кольцо, – сказал дормон, заметив мой интерес, – и я не знаю, что на нем написано. Быть может, твои ученые смогут прочитать это?

Если бы! В Империи еще нет таких ученых, а другие невероятно далеко отсюда.

Мы поехали дальше, и Тотонхорн время от времени подносил бинокль к глазам, что-то рассматривая и каждый раз восхищенно цокая языком. Мне было приятно, что я угодил ему подарком – хороший абыс человек, что бы о нем ни говорили.

– Скажи мне, де Койн, возможно ли оживить любого умершего человека, вдыхая ему свою жизнь, разводя руки и надавливая на сердце? – задал он наконец вопрос, который, видимо, долго его мучил.

– Нет, – с сожалением ответил я. – Это зависит от многого, и больше всего – от времени, которое прошло с момента остановки сердца. Вчера, если бы мы опоздали хоть немного, уже невозможно было бы помочь Тотайшану.

Дормон явственно вздрогнул при этих словах, вспоминая, что пришлось ему пережить.

Следующий его вопрос касался оружия – вернее, штуцера, о котором ему рассказали очевидцы. Я подробно рассказал ему о ружье, объяснив все его преимущества и все его недостатки. У меня их всего два – если хочешь, подарю тебе оба. Но лучше немного подождать, не больше года, и тогда я смогу подарить такое оружие, что абыс даже представить не может, каким оно будет хорошим.