Нил Стивенсон - Одалиска

Лицо Шафто наконец сфокусировалось. Казалось, его слегка мутит.

— Я не такой бессердечный скот, чтобы позволить наёмным убийцам зарезать беззащитного профессора. Лишь одному человеку в мире я желаю подобной участи.

— Спасибо, — отвечал Уотерхауз, приближаясь так, что теперь ощущал на лице тепло пламени.

Шафто что-то заметил, повернулся боком к Даниелю и прочистил горло. То было не деликатное «гм» придворного, а честное отхаркивание вставшей в горле флегмы.

— Вы заметили, что я обмочился, да? — сказал Даниель. — Вы вините себя — думаете, будто напугали меня, и я со страху пустил струю. Да, я и впрямь немного струхнул, но моча течёт по моим ногам не из-за этого. У меня камень, сержант. Я не могу мочиться, когда пожелаю, а теку, как плохо проконопаченный бочонок.

Боб Шафто кивнул, явно радуясь, что он тут не виноват.

— И сколько вам осталось?

Вопрос был задан так небрежно, что Даниель не сразу его понял.

— Вы спрашиваете, сколько мне осталось жить?

Сержант кивнул.

— Простите, сержант Шафто, я забыл, что по роду деятельности вы близко сталкиваетесь со смертью и говорите о ней, как шкипер о ветре. Сколько мне осталось? С год, наверное.

— Его можно удалить.

— Спасибо, я наблюдал, как удаляют камень, сержант, и предпочту смерть. Бьюсь об заклад, это хуже, чем то, что вам случалось видеть на поле боя. Нет, я последую примеру своего наставника Джона Уилкинса.

— Люди живут после такой операции, разве нет?

— Мистеру Пепису камень удалили тридцать лет назад, и он до сих пор жив.

— Он ходит? Говорит? Мочится?

— Разумеется, сержант Шафто.

— В таком случае, доктор Уотерхауз, эта операция не хуже того, что я видел на поле боя.

— Знаете, как ее делают, сержант? В промежности, между мошонкой и задним проходом…

— Мы можем обмениваться кровавыми байками, покуда свеча не догорит, и все без толку; а если вы и впрямь намерены умереть от камня, вам не следует терять время.

— Здесь мне ничего другого не остаётся.

— Вот тут вы ошибаетесь, доктор Уотерхауз, ибо у меня интересное предложение. Мы с вами друг другу поможем.

— Вы хотите денег за то, чтобы не пускать сюда подосланных Джеффрисом убийц?

— Если бы хотел, то был бы жалким трусливым гадом, — сказал Боб Шафто. — И если вам угодно так обо мне думать, что ж, возможно, я впущу сюда Дика и Боба.

— Приношу извинения, сержант. Вы вправе обидеться. Мои слова продиктованы лишь тем, что я не знаю, какого рода дело…

— Видели малого, которого секли перед самым закатом? За сухим рвом, вы могли наблюдать сквозь вон ту бойницу.

Даниель отлично помнил экзекуцию. Вышли трое солдат с пиками, связали их концами и установили наподобие треноги. Вывели человека, голого по пояс, со связанными впереди руками, перебросили верёвку через треногу и натянули, так что руки его вздёрнулись над головой. Ноги развели и привязали к двум пикам, так что он не мог двинуться. Наконец вышел детина с плетью и пустил ее в ход. Такая практика широко применялась среди военных и многое объясняла, почему состоятельные люди предпочитают селиться подальше от казарм.

— Я особо не вглядывался, — сказал Даниель, — но в целом с процедурой знаком.

— Возможно, вы смотрели бы внимательнее, если бы знали, что наказуемый зовётся мистер Дик Шибб.

Даниель на время утратил дар речи.

— Они пришли к вам вчера ночью, — продолжал Боб Шафто. — Для начала я рассадил их по разным камерам. Поговорил с каждым в отдельности, и оба отвечали мне с гонором. Некоторые люди имеют право так говорить — они заслужили его тем, что сделали в жизни. Мне не показалось, что Дик Шибб и Боб Кастет — люди такого рода. Другим разрешают так говорить, потому что они всех веселят. У меня когда-то был такой брат. Боб и Дик — не из этих. Увы, я не судья, поэтому не могу бросить их в тюрьму, заставить отвечать на вопросы и всё такое. С другой стороны, как сержант я вправе вербовать солдат на королевскую службу. Поскольку Боб и Дик — явные бездельники, я рекрутировал их в Собственный королевский блекторрентский гвардейский полк. В следующий миг я понял, что допустил оплошность, поскольку они не умеют подчиняться дисциплине и нуждаются в строгом наказании. Есть старый, как мир, приёмчик: я велел высечь Дика (который показался мне покрепче) под окнами у Боба Кастета. Дик — кремень, он выстоял, и, возможно, я оставлю его в полку. Однако Боб отнёсся к своей экзекуции — которая должна пройти на рассвете — как вы к удалению мочевого камня. Поэтому час назад он разбудил охранников, те разбудили меня, и я побеседовал с мистером Кастетом.

— Сержант, вы столь предприимчивы, что я едва поспеваю за вами мыслью.

— Он сказал, что Джеффрис лично велел ему и мистеру Шиббу перерезать вам горло, причём медленно, и, покуда вы будете умирать, объяснить, по чьему приказу они действуют.

— Чего я и ждал, — сказал Даниель, — и всё же от этих слов, произнесённых вслух, у меня кружится голова.

— Тогда я подожду, пока вы придёте в чувство. А главное — подожду, пока вы разозлитесь. Не пристало мне подсказывать мужу столь образованному, но в таких случаях положено злиться.

— Удивительное свойство Джеффриса: он поступает с людьми чудовищно, не вызывая злости. Его влияние на ум жертвы подобно действию стеклянного стержня, отклоняющего струйку воды; мы чувствуем, что наказаны по заслугам.

— Вы давно его знаете?

— Да.

— Давайте его убьём.

— Простите?

— Прикончим, порешим. Лишим жизни, чтобы он вам больше не досаждал.

Даниель был потрясён.

— Какая причудливая идея!

— Ничуть, И что-то в вашем голосе говорит мне, что вам она по душе.

— Почему вы сказали «мы»? Вам нет дела до моих забот.

— Вы занимаете высокое положение в Королевском обществе.

— Да.

— Вы знаете многих алхимиков.

— Хотел бы я, чтобы это было не так.

— Вы знакомы с милордом Апнором.

— Да, столько же, сколько с Джеффрисом.

— Апнор владеет моей милой.

— Простите… вы сказали, «владеет»?

— Да. Джеффрис продал ему её во время Кровавых ассизов.

— Таунтон… Ваша милая — из таунтонских школьниц!

— Да.

Даниель был зачарован.

— Так вы предлагаете своего рода пакт.

— Мы с вами избавим мир от Джеффриса и Апнора. Я получу свою Абигайль, а вы проживёте год, или сколько уж там даст Господь, в мире.

— Мне не положено мычать и телиться, сержант…

— Валяйте, профессор! Мои люди все время так делают.

— …однако позвольте напомнить вам, что Джеффрис — лорд-канцлер королевства.

— Ненадолго, — отвечал Шафто.

— Откуда вы знаете?

— Он практически объявил это своими действиями! Вас бросили в Тауэр за что?

— За сношения с Вильгельмом Оранским.

— Так это измена! Вас должны повесить, выпотрошить, четвертовать! Но вам сохранили жизнь — почему?