Марго Ланаган - Лакомые кусочки

Лига обнаружила, что находится у себя в доме, в уютном тепле, пахнущем свежим хлебом. Позади недобро зиял дверной проем. Она бессознательно положила руку на каминную доску, словно собралась влезть вверх по трубе, как уже делала когда-то. Однако теперь это было невозможно: жарко горел огонь, в печи пеклись хлебы. Озноб усиливался, кожа Лиги почти трещала, почти лопалась. Нет, она больше не загонит себя в ловушку! У нее есть — еще есть! — время выскочить за дверь и бежать за дом, к деревьям, пока не появилась Бранза и тот или то , что придет вместе с ней.

Лига поспешно покинула избушку. Бранза пока была далеко, однако возле беседки, увитой зеленью, притаилось чудовище: по виду оно напоминало огромного черного кота, который угрожающе пригнул голову и изготовился к прыжку. От шерсти зверя несло паленым.

Лига скользнула мимо окошек и помчалась по сухой траве, с ужасом ожидая, что страшный зверь нагонит ее одним прыжком и вцепится ей в спину острыми когтями. Деревья не захотели пускать Лигу под свою защиту; топорща жесткие сучковатые ветви, они отправили ее назад, на полянку перед домом. Она в растерянности остановилась, но не закричала. Обернулась назад и не увидела ни беседки, ни адского кота, а только хрупкий светящийся силуэт Бранзы. Дочь вышла из леса, держа в руках какую-то отвратительную блестящую штуку, а затем нагнулась, чтобы опустить это на землю, скрыть его ужасное сияние за деревом.

— Мама? — Озаренная солнцем, высокая белокурая дочь шла навстречу Лиге. Позади нее, за углом избушки, прятался жуткий кот — вот показалась его голова, вот лапа, а вот безобразный, изогнутый петлей хвост.

— Что он сделал с тобой, дочка? Ты в услужении у этого создания? Оно околдовало тебя!

— Тише, мамочка, тише. — В руках у Бранзы ничего не было; она взяла мать за руку и вывела из-под деревьев, прижала к своему плечу, знакомому и родному.

Сквозь дымку золотистых волос дочери Лига следила за приближающимся зверем и уже ничему не верила: ни собственным глазам, ни осязанию, ни даже рассудку. Мысли никак не выстраивались стройной цепочкой, а вертелись в безумном круговороте: ужас, вновь обретенная уверенность, жестокий отец, дым из печной трубы, мурашки, мурашки по коже, тугой комок страха в животе, зверь, рассекающий сухую траву, словно черное пламя, отвратительный предмет, который спрятала Бранза, похожий на гнойную рану, оскверняющую лес смрадом…

— Дочка, прогони его! — Лига зарылась лицом в шею Бранзы, чувствуя, как зверь неслышно скользнул мимо нее.

— Погляди, мамочка, он хочет, чтобы мы шли за ним!

Из-за спины Бранзы показался Волк — нерешительной рысцой он приближался к женщинам. Впереди черным пятном маячил кот — на мгновение Лига действительно разглядела в нем обычного кота, такого, каким видела его Бранза: умные глаза, аккуратные белые зубки, обнажившиеся во время тоненького кошачьего «мяу», изящный пушистый хвост. Однако затем темный призрак увеличился в размерах, мяуканье превратилось в утробное рычание, зверь припал на передние лапы и ползком начал пробираться через заросли.

Бранза взяла мать за руку и двинулась вслед за котом. Лига пальцами ощущала волнение и решимость, владевшие дочерью.

— Я иду лишь потому, что тебя ведет животное, — сказала Лига Бранзе и оглянулась. Волк трусил следом. — Вразуми ее, — приказала Лига, глядя в его кроткие глаза и уже не зная, чем еще можно повелевать, а чему надо подчиняться.

Они дошли до ручья. Колдовской кот то вырастал до размеров лошади или коровы, то съеживался и таял, обращаясь в полупрозрачный туман, но упорно вел их по тропинке мимо холмов и низин. Когда они вышли на равнину, животное принялось скакать взад и вперед. Внезапно у него в зубах засиял тот самый предмет, который так страшил Лигу: отполированное до зеркального блеска ведерко, наполненное грязными костями. Лига ахнула: поверх костей лежали два драгоценных камня, прозрачный и рубиново-алый, ее камни! Должно быть, чудовище подрыло кусты у дверей избушки!

Кот очутился на берегу ручья. Лига вдруг почувствовала угрозу, исходящую от воды, отшатнулась, испуганно вскрикнула. Вода забурлила вокруг ее щиколоток. Шум потока заглушил остальные звуки; все лесные запахи исчезли, перебитые едкой гарью. Зверь обвил хвостом — который странным образом смешался с гремящим потоком и с запахом горелой шерсти — свои огромные, точно древесные стволы, лапы, вросшие в землю, будто могучие корни. Чудовище удовлетворенно кивнуло, и волк Бранзы тотчас стал совсем крошечным; он уже не был волком, но превратился в неприметную птичку, голубенькую с белым, вспорхнул на огромную голову кота и пристроился между двумя холмами ушей. А потом все погрузилось во мрак, оглушительный грохот воды и палящий зной обрушились на Лигу, и если она не рассыпалась на части, то только благодаря Бранзе, которая крепко держала ее за руку.

Я проснулся от скрипа колес — где-то вдалеке ехала телега. Еще не рассвело, но воздух уже наполнился ожиданием, и когда кто-то из Стрэповых детишек сломя голову помчался по мостовой с криком «Мама, мама, выйди поглядеть!», Милл поднял голову с подушки, а мы с Хэмблом переглянулись, скатились с кроватей и тоже выбежали из дома.

Люди с помятыми, опухшими ото сна лицами и всклокоченными волосами выскакивали на улицу, в предрассветный сумрак, и, спотыкаясь, спешили вслед за нами. На перекрестке, у подножия холма, нашим глазам предстала черная громадина — самый крупный тяжеловоз из конюшни Маркса, который медленно тащил за собой не просто телегу, но здоровенную повозку из дуба, которую выводили на улицу только в дни городских торжеств — расписные оглобли в ней были украшены затейливой резьбой, а ободья колес сделаны из ясеня. Вольфхант сидел на облучке вместе с Марксом, остальные охотники расположились вокруг груза, занимавшего всю повозку.

— О господи, — воскликнул я. — Неужели… — Ноги мои подкосились, я протиснулся через толпу назад, к домам, и привалился у стены.

Повозка тащилась вверх по мощеной улице. Огромная, темная, мертвая… Туша медведицы лежала в ней, словно гора старых шуб, словно груда мехов, сброшенных сразу всеми лордами из городского Совета. Передняя лапа свешивалась с повозки, и когда колеса подпрыгивали на каком-нибудь булыжнике, когти вздрагивали, будто живые. Большая слепая голова покачивалась из стороны в сторону, как если бы медведица сладко спала. Глаза ей завязали тряпкой — так полагалось, чтобы зверь не мог посмотреть на тебя и зачаровать, — изо рта струйкой вытекала кровь, густая и темная, точно патока. Дорога постепенно уходила вверх, от тряски лужица крови растеклась по днищу повозки и тягучая, будто мед, жидкость начала капать сквозь щель на землю, оставляя за повозкой длинную нить, вязкую и липкую, похожую на первую нить в новой паутине паука.