Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— А я поеду в столицу, когда выйду замуж, — похвасталась Аник, — мой муж повезет меня в королевский дворец, представлять самому королю… Ва! — вдруг опомнилась она — болтает с девчонкой шаваб, как будто с подругой! Аник снова надменно выпрямилась.

— Приходи завтра с утра в покои отца Константина. Я скажу ему, и он проверит, действительно ли ты можешь делать все, о чем говоришь. И я передам просьбу ваших женщин князю, но не могу обещать, что он не откажет… Постой! — окликнула она девочку, видя, что та повернулась, чтобы идти, — скажи мне свое имя!

— Утой меня зовут, дочь князя.

— Одень завтра что-нибудь попроще, Ута, — сказала Аник. Ее раздражал наряд девочки: яркая зеленая юбка, расшитая розовыми цветами, зеленый корсаж с серебряной шнуровкой, белая когда-то, а теперь грязная вышитая блузка. На ногах Уты были изорванные красные башмаки из мягкой кожи. А ведь она должна быть в трауре, подумала Аник, совсем недавно похоронила брата.

— У меня больше ничего нет, — сказала Ута просто. — Мы слишком быстро бежали, и не успели захватить вещи.

— Ладно, — сказала Аник, — что-нибудь придумаем.

Ута явилась на следующее утро даже раньше самой дочери князя, а спустя несколько недель стала главной помощницей отца Константина, с чем Аник согласилась не без ревнивой зависти. Но Ута была целительницей божьей милостью, и даже сам отец Константин, изучавший некогда лекарское дело в семинарии, советовался с девочкой шаваб о диагнозе и методах лечения — отец Константин, изгнавший признанных горских знахарок!

Сама Ута пожимала плечами:

— Я не знаю, как это у меня получается, но я как будто вижу, где болит, как красным светится… И у меня самой начинает в том же месте жечь… В нашем роду это часто с женщинами случается, уже много поколений. Говорят, Хильда такой же была — тогдашний пастор даже хотел сжечь ее, как ведьму…

Аник удивилась — она никогда прежде об этом не слышала.

— Да, да, — подтвердила Ута кивком головы, — я знаю, потому что моя прабабка была родной сестрой Хильды. Особенно хорошо у Хильды получалось лечить скотину — а я вот животных плохо чувствую… Так вот, Хильда лечила коров, и свиней, и очень хорошо лечила, но однажды коровы стали дохнуть одна за другой — это было от плохой травы, но люди решили, что это Хильда насылает порчу, и побили ее камнями, так, что она еле спаслась. Она за это прокляла тех, кто ее обижал — громко, так, что все слышали, и пастор тоже, и, когда проклятые ею люди все, как один, заболели болотной лихорадкой, пастор сказал в церкви, что Хильда — ведьма. А моя прабабка — она была тогда совсем маленькая — предупредила Хильду, что ее хотят сжечь, и Хильда сбежала из поселка и пришла в крепость за защитой. Моя прабабка не знала, как Хильда убедила князя не выдавать ее людям из поселка, но ей позволено было остаться в крепости, а потом она вышла замуж за брата князя, и тогда, конечно, никто уже не говорил, что она ведьма. Все боялись.

— Но почему? — спросила Аник, — почему вы боитесь нас? Разве мы такие страшные?

— У вас власть, — отозвалась задумчиво Ута, — у вас оружие. Наши мужчины не умеют сражаться, только драться умеют на кулачках, кровь из носу пустить друг другу. В давние времена шаваб было запрещено иметь мечи и кинжалы, даже ножи должны были быть не длиннее пальца — нашему народу тогда приходилось звать горца-мясника, чтобы заколоть свинью или прирезать телку…

— Не верю, — сказала Аник. — Не могло такого быть.

— Ва! — сказала Ута (за несколько месяцев, которые прошли с первой их с Аник беседы, Ута научилась говорить по-горски, как горянка, и переняла многие словечки Аник), — ва, когда шаваб пришли в эти горы, ваш народ воевал друг с другом, и царь Вардан, позволивший шаваб поселиться на вашей земле, боялся, что если воюющие князья будут вооружать наших мужчин, то получится неравенство сил, и горцы еще быстрее будут истреблять друг друга…

— Это неправда!.. — закричала Аник, — горцы воевали друг с другом только во времена Давида-предателя, а раньше они жили в мире!..

— Ты так говоришь, потому что тебя так учили, — спокойно отвечала Ута, — но если ты немножко подумаешь, ты согласишься, что я права. Крепости на вашей земле были построены задолго до прихода к вам шаваб, это ты знаешь?

— Ну да, — сказала Аник, — это все знают. Крепости были построены для защиты от каптаров, на тех путях, по которым они приходят через горы. Да и шаваб пришли к нам, потому что у нас были крепости!

— Но через горы каптары пришли только во времена царя Автана третьего, — продолжала Ута. — А до этого они бродили по равнине Межгорья, и избегали подниматься выше, чем были поселки шаваб. А в Межгорье они пришли впервые из Бахристана…

— Ва! — воскликнула Аник. Она вдруг ясно вспомнила историю своего народа — так, как рассказывала ей мать, а потом отец Константин, — и историю появления каптаров. И получалось, что Ута права — шаваб только потому и пришли, что в горах не было каптаров, зато были крепости, но тогда от кого защищались строители крепостей?

Последний вопрос Аник произнесла вслух, и Ута ответила на него:

— Друг от друга. Я думаю, что, если бы не каптары, ваши айки по сей день воевали бы сами с собой, так что вы должны быть благодарны этим тварям.

Аник посмотрела на Уту с отвращением.

— Почему вы все так любите унижать нас? — спросила она с обидой. — Тебе доставляет удовольствие доказать мне, что твой народ хуже моего, да?

— Вовсе нет, — спокойно ответила Уту — она вообще была гораздо хладнокровнее вспыльчивой дочери князя. — Я не хочу сказать, что твой народ плохой, а мой — хороший. Я ничего такого не думаю. Просто глупо считать свой огород самым плодородным, если ты ничего не знаешь об огороде соседа, разве не так? И потом, мне не нравится, когда врут. Ты не думай, мне очень многие ваши обычаи по душе, и люди ваши нравятся — что-то у вас лучше, чем у шаваб, но что-то у шаваб лучше, чем у вас, разве нет?

— Не знаю, — сказала Аник, все еще обиженная, — я не знаю ничего, что мне нравилось бы у вашего народа… Может быть, ваши сказки только, — честно добавила она. Она все еще помнила сказки, которые когда-то рассказывала ей старая Хильда.

— Ты просто плохо знаешь мой народ, — возразила Ута, — и судишь о нем со стороны. Я твой народ знаю немного лучше, чем ты — мой, поэтому мое суждение вернее… Впрочем, — добавила она, перекусывая нитку — девочки, в перерыве между работой по уходу за ранеными, занимались шитьем, потому что защитники крепости совсем обносились, — впрочем, я, наверное, тоже бываю пристрастна — ведь я — шаваб, и о многом сужу со своей колокольни. Но наш пастор говорит, что нет ничего глупее, чем выискивать друг у друга недостатки, и что гораздо мудрее стараться найти достоинства друг в друге. Разве не так?