Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

— Ну, ладно, — отозвался Дамян нехотя. — Но, если что, зовите.

Он ушел, попрощавшись. Татьяна, вздыхая, прислушивалась к его шагам.

— Хороший он парень, — сказала она, когда звук шагов Дамяна стих. — Повезло тебе.

Ефимия промолчала. Она не считала, что ей с Дамяном так уж повезло. Кроме того, она не расположена была к разговорам. У старости, как и у болезни, есть свои преимущества: можно вести себя невежливо, можно делать вид, что не слышишь или не понимаешь элементарных вещей, и тебя не сочтут грубой.

— Только не спи пока, Ефимия, дело есть, — продолжала Татьяна. — Я при Дамяне не хотела говорить. Не спишь?

Ефимия развернулась к Татьяне лицом.

— Ну? — сердито спросила она. — Учить меня будешь чему? Как лучше предсказывать?

— Этому не учат, — Татьяна снова вздохнула. — Это или приходит, или не приходит, как само хочет. Там просто один человек хочет тебя видеть.

Ефимия от неожиданности села.

Пятьдесят лет назад она схоронила своего последнего мужа, и с тех пор жила одиноко, ни с кем особо не сближаясь. Все мало-мальски знакомые Ефимии и соседи остались в далекой северной Серебрянке, и вряд ли кто выбрался в столицу, да еще и явился навестить ее, Ефимию, да еще и ночью. Подруги ее юности, ее родственники — все умерли давным-давно, потомков у нее не было. Был, правда, правнучатый племянник, но уж он-то никогда не захотел бы видеть Ефимию ни в каком качестве, потому что правнучатым Ефимии племянником, правнуком ее младшей сестры был преподобный Астафий, глава бичующей церкви Межгорья и яростный ненавистник колдовства.

— Кто? — хрипло спросила она. Мелькнула мысль о горянке и ее родственнице, Хильде; может быть, женщине захотелось узнать о колдуньях побольше? Но эту мысль Ефимия отмела, как неправдоподобную.

— Молодой такой, не старше Дамяна, — ответила Татьяна. — Красивый. Он в сумерках перелез через забор квартала со стороны нашего огорода. Себя не назвал. Сказал, что у него дело есть к старой Ефимии. Что он ездил в Серебрянку, чтобы увидеться с тобой, но тебя уже увезли…

— А сейчас он где?

— Сидит у меня дома. Я его в чулан запрятала, чтобы на него Степан ненароком не наткнулся, — безмятежно отозвалась Татьяна.

Степан был монах, приставленный к Татьяне.

— Так привести?

Ефимия кивнула.

Пока Татьяна бегала за гостем, Ефимия встала, оделась, заварила свежего чаю. Усталость прошла, Ефимия чувствовала небывалый вот уже много лет подъем сил. И снова, как давеча, внутри живота полз холодок подступающего предсказания, подбирался к сердцу, а потом выше, к горлу. Лицо юноши из свиты королевичей снова встало перед глазами, заслоняя привычные предметы — печь, кушетку, небрежно застеленную, старое продавленное кресло, стол, зеленый чайник, глиняные кружки…

И совсем Ефимия не удивилась, когда, запыхавшаяся и раскрасневшаяся от мороза, и очень похорошевшая Татьяна ввела в комнатушку того самого юношу и торжественно объявила:

— Вот он!..

И предсказание прорвалось.

— Всегда второй, — сказала Ефимия не своим, а глубоким и грудным, молодым голосом. — Всегда в тени. Но всегда рядом. Слишком поздно оцененная преданность, слишком поздно услышанное сердце. Она полюбит тебя, но только после твоей смерти.

— Кто? — испуганно спросил юноша.

— Королева, — ответила Ефимия и села на пол. Предсказание отпустило, а в животе словно бы разгорелся пожар.

— Какая королева? — спросил юноша, слегка заикаясь. — Мариам?

— Не знаю, — пропыхтела Ефимия, — ушло уже предсказание… Да помогите же мне встать!

Татьяна, глаза которой округлились, а с лица исчезло кислое выражение, бросилась к Ефимии. Но парень оказался проворнее. Он не поднял — он сгреб Ефимию в охапку и осторожно усадил в кресло. В его серых глазах стоял испуг.

— Не надо было тебе этого слышать, — с тоской и досадой сказала Ефимия. — Что толку от этих ваших предсказаний, только людей пугают…

Татьяна закивала, и углы ее губ опустились, вернув кислое выражение лицу.

— Ну, убедилась? — проворчала Ефимия. — Веришь теперь, что днем то же было?

Татьяна молча кивнула. Глаза ее, все еще округлившиеся, смотрели на Ефимию с восторгом и некоторой боязнью.

Юноша кашлянул.

— Я это… я не вовремя, наверное… Но мне надо бы переговорить с тетушкой Ефимией… И наедине, если можно.

— А если нельзя? — ворчливо осведомилась Ефимия. Она все еще досадовала на себя, и на предсказание, и даже на Татьяну.

— Тогда я уйду, не поговорив, — сказал юноша. — Ты не обижайся только, девушка, но мне было строго велено… — повернулся он к Татьяне. Ефимия теперь лишь рассмотрела его как следует, прежде она видела одно лицо, теперь в глаза ей бросились и высокий рост, и широкий разворот плеч, и сильные красивые руки, и внутреннюю собранность при внешней расслабленности, какой отличаются кошки и воины.

— Я тебя на крыльце подожду, провожу потом. Чтоб монахи не заметили, — сказала Татьяна, бросив на юношу косой взгляд и закрасневшись, и от того хорошея.

— Иди домой, — велела Ефимия. — Монахи спят уж давно, третий сон видят. А на улице мороз.

Кокетливо дернув плечиком — и откуда что взялось в этой тощей некрасивой девице! — Татьяна снова искоса взглянула на юношу и убежала.

— Вертихвостка! — пробурчала Ефимия беззлобно.

— Меня зовут Балк, я сотник королевича Марка, — сказал юноша, когда остался с Ефимией наедине.

— Да погоди, сядь, дай отдышаться! Чаю вот тебе налью, — махнула Ефимия левой рукой, правой пытаясь поднять чайник. Тяжелый чайник не поднимался.

Балк перехватил чайник у Ефимии, наполнил две кружки, ей и себе, присел на краешек кушетки.

— Балк, говоришь? — переспросила Ефимия, прихлебывая чай. Чай был слишком крепок, и она отставила кружку в сторонку. — Имя не наше какое-то. Чужеземец?

Впрочем, лет сто назад стало принято в Межгорье давать имена детям не по святцам, как то было ранее, а придумывать новые, короткие, чтоб не требовали сокращения. Священники протестовали, конечно, но, бывало, и соглашались с родителями. И появились всякие разные Ланы, Яны, Рины. Балков, однако, Ефимия еще не встречала.

— Нет, я из Маковеевки, — ответил Балк, покачав головой. — Это у отца соратник был и побратим, из Балкиса, меня в его честь Балком назвали.

— Из Маковеевки, говоришь? — Ефимия прищурилась. Маковеевка была в нескольких километрах от Серебрянки, и Ефимии не раз приходилось принимать там роды. Возможно, и этому молодцу первый шлепок достался от ее умелой руки. — Из Маковеевки… — повторила она задумчиво. И добавила: — Знаю. Ты стражника Ивана и жены его Евдокии старший сын. Тебя я не принимала, а вот всех прочих, то есть братьев и сестер твоих…

— Точно, — выдохнул с облегчением Балк и заерзал, усаживаясь поудобнее. Ефимия даже слегка огорчилась: ожидаемая ею тайна обернулась пустышкой, просто дружеским визитом земляка. Хотя — зачем тогда было отсылать Татьяну, если дело только в передаче дружеских приветов? Нет, дело в чем-то ином, в чем-то серьезном. К ней, к Ефимии, юноша обратился просто потому, что она его землячка, слышал о ней, может быть, даже и видел в один из ее профессиональных визитов в это многодетное семейство. Ефимия тоже села удобнее и спросила: