Андрей Завадский - Путь

Бергус уже открыл рот, чтобы скомандовать своим воинам, но губы низкорослого вновь шевельнулись, только теперь лорд не разобрал ни слова. А мгновение спустя все вокруг залил яркий свет, и в спину Бергусу ударила волна нестерпимого жара.

В тот миг, когда чела Кратуса коснулась гладкая, приятно холодящая кожу поверхность Линзы, маг едва не задохнулся, подхваченный настоящим потоком чародейской силы. В одну секунду он превратился из колдуна-недоучки в величайшего мага, окунувшись океан мощи, сам став этим океаном. Сейчас он мог сделать все, поменять местами небо и землю, заставить солнце взойти на западе, или заставить танцевать два десятка суровых рубак, едва сдерживавшихся от того, чтобы не броситься на него с мечами наперевес.

- Умри, грязная тварь, - шепнул Кратус, в долю секунды сплетя одно из простейших боевых заклятий. И не вымолвил, а будто бы выплюнул имя руны Огня: - Кано!

Линза Улиара, изощренное творение нечеловеческого разума, преломив те крохи силы, которые вложил маг в свои чары, умножила их, вдохнув в заклятье такую мощь, какую сам Кратус и представить не мог. В какой-то момент он даже испугался высвобожденных сил, но секунду спустя вершину холма окутало облако пламени, мгновенно поглотившее целый отряд, всадников с их скакунами.

Они погибли, даже не поняв, что встретили свою смерть, умелые воины, привыкшие одерживать победы, кичившиеся своей мощью, своим боевым искусством. И Кратус, наблюдая за тем, как опадает стена огня, в котором растворили без следа плоть, кость и сталь, поймал себя на мысли, что не испытал даже тени угрызений совести. Он убил без колебаний, относясь к содеянному, как к ученым изысканиям. Сейчас чародей, ученик самого Ризайлуса не исполнял чью-то волю, как пристало слуге, но ставил эксперимент, быть может, самый важный за всю свою жизнь. И опыт, кажется, удался.

- Великолепно, - с восхищением выдохнул Кратус, краем лаза заметив, что Эгерт в страх отшатнулся назад, заслонившись руками. Даже кони отнеслись к сотворенным магом чарам спокойнее, чем суровый боец, дитя войны.

Пламя еще не угасло, когда лес огласился криком, в котором смешалась боль, страх и нечеловеческая ярость. Лорд Бергус, стоявший ближе к слугам Эрвина, чем его воины, выхватив клинок, мчался прямо на Кратуса. Он преодолел те злосчастный двадцать шагов за секунду, вздымая над головой меч. Бергус гордился своей силой, и мог одним нисходящим ударом развалить даже затянутого в кольчугу противника от плеча до пояса. А тот, кто убил его слуг, его верных товарищей, соратников по былым походам, вовсе не имел доспехов, и не был вооружен.

- Берегись, - Эгерт, искушенный воин, оправился от неожиданности первым, направив своего коня наперерез Бергусу. - Кратус, назад, будь ты проклят!

Оттолкнув в сторону мага, воин едва успел выхватить свою баделеру, и в ночном воздухе раздался глухой звон столкнувшихся клинков. Прямой меч альфионского лорда и изогнутая, точно приготовившаяся к смертельному броску змея, сабля наемника, чуть расширявшаяся у острия, сплелись в диковинном танце и разлетелись в стороны.

Бергус атаковал со всей яростью, вложив в удар максимум отчаяния и суеверного страха, который он, как и любой воин, испытывал, встретившись с настоящим колдуном, без колебаний обратившим в прах полторы дюжины бойцов. Но вместо податливой плоти его клинок, полоса стали шириной в ладонь, столкнулась с таким же клинком. Его противник бился расчетливо, и умело плел защиту, парируя все до единого удары.

- Прочь, собака, - прорычал лорд Бергус, тесня своего противника, но так и не сумев достать его хотя бы кончиком клинка. - С дороги, безродный наемник! Как ты смел поднять руку на лорда?!

Лорд наступал, обрушив на своего противника град ударов, в каждый из которых вкладывал всю силу. Но Эгерт легко выдержал этот бешеный натиск, в котором было много гнева, но ни капли мастерства, словно все умение Бергуса фехтовать сгорело в том колдовском огне. Наемник чуть отступил, а затем, перехватив клинок своего противника, вырвал его из рук лорда. Бергус закричал, выхватывая кинжал-рондель с дискообразной гардой, но Эгерт был быстрее. Клинок утяжеленной сабли, способной резать кольчугу, врубился в голову лорда, и маг Кратус вздрогнул, почувствовал кровавые брызги а своем лице.

- Мерзость, - недовольно пробурчал чародей, утираясь рукавом. - Не мог бы ты в следующий раз бить аккуратнее, Эгерт? - Кратус взглянул на безжизненное тело альфионца, выпавшего из седла: - Он мертв?

- Разумеется, - фыркнул наемник, вытирая клинок, тускло заблестевший в серебристом свете полной луны, сиявшей над казавшимся невероятно мрачным и опасным лесом. - С разрубленным надвое черепом немногие способны прожить дольше секунды.

- Тогда поворачиваем, - приказал маг, чувствовавший себя оскорбленным тем, что, будучи настоящим чародеем, в совершенстве овладевшим боевыми заклятьями, не сумел сам защититься от простого рубаки со смехотворным куском железа. - Возвращаемся в замок. - Кратус усмехнулся: - Обрадуем его высочество и успокоим этих напыщенных болванов-лордов, которые сейчас, наверное, дрожат от ужаса, ожидая появления королевского войска.

Не оборачиваясь, всадники двинулись в обратный путь. За их спинами осталась черная проплешина, все, что могло напомнить о печальной судьбе отряда отважных воинов. А не самом краю ее лежал труп с рассеченной головой, и едва ли сыновья лорда Бергуса смогут отыскать здесь своего батюшку, дабы со всеми почестями похоронить его в фамильном склепе. Но Кратусу это было безразлично. Маг возвращался в замок, исполненный уверенности, сильный и гордый, каким не был никогда прежде. Отныне не он, но ему станут подчиняться, беспрекословно, беззаветно. Наследие давно ушедших в землю предков вновь вернулось в мир, чтобы изменить его, довершив то, на что не хватило времени создателям Линзы, пусть и не вполне так, как они себе это представляли.

Балаганщик Рольдо, чей черед править упряжкой настал сегодня, вздрогнул, сбрасывая липкие пелены послеобеденной дремы. Он и сам не заметил, как его сморило. Несмотря на то, что подходил к концу десятый день осени, но стояла по-летнему сухая и жаркая погода. Солнце висело как раз над дорогой, прорезавшей девственные леса, лишь на пол-ладони отклонившись к западу и чуть коснувшись боком древесных крон. И возница, пригретый его ласковыми лучами, убаюканный мерной тряской повозки, невольно уснул. Хотя забытье его длилось лишь несколько мгновений, Рольдо мысленно обругал себя последними словами. Он был посреди дикого, опасного края, не ведавшего законов, и секундная беспечность здесь могла стоить, по меньшей мере, кошелька, а, скорее всего, и головы.