Дмитрий Скирюк - Руны судьбы

Три дня минуло после ухода их из города. Жуга и мальчик сразу же решили, что пойдут одни. Золтан не стал возражать, дал денег и пару советов и отправился на юг, в Дестельберг, где заранее уговорился встретиться с женой. А перед глазами его всё ещё стояла та пляска на улицах.

Хагг вспоминал и вздрагивал. Что это было, в самом деле? Зная травника, он мог рассчитывать на что-нибудь подобное, но...

Как и многие, Хагг не любил святую церковь. Её было, за что... э-ээ... не любить. За жадность, за роскошество, за полную уверенность в своей непогрешимости и правоте, за средства, которыми они достигались.

И если насчёт правоты Хагг прекрасно был осведомлён, что на Востоке множество людей веруют совершенно иначе, а Коран и Библия друг друга стоят, то насчёт средств он откровенно сомневался. Король Филипп выбрал страшный путь. Ему мало было того, что папская инквизиция сама по себе загубила сотни тысяч христиан на костре во времена его отца. Он навязал Нидерландам новых епископов и ввёл в страну инквизицию испанскую.

Золтан ничего не имел против собственно пыток. Сам бывший дознаватель и сыскарь, в поисках ответа на вопросы следствия он часто применял и пытки, и телесные наказания, хотя порой и сомневался в их целесообразности — пытаемый должен говорить правду, а не то, что хочет слышать дознаватель, а человек слаб и может наговорить чего угодно, лишь бы палачи прекратили истязания. Может выдумать любую бесовщину, может просто нести околесицу. Может подтвердить заведомую чушь. Оговорить кого угодно, в том числе себя, своих родителей, детей, любимую и Господа Христа со всеми апостолами, если это от него потребуют. Сколько раз дурацкие признания подследственных и заключённых, сделанные под клещами палача, уводили его по ложному пути — не сосчитать.

Да что там говорить, — если бы сами первоапостолы Пётр и Андрей угодили в руки инквизиторов, даже им не удалось бы доказать своей невиновности. Особенно если потребовалось бы признание их вины. Ведь что есть у человека, что он может предъявить в доказательство своей невинности?

Слова.

Что такое слова?

Ничто. Сотрясение воздуха. Не более, чем крик кукушки.

Кто поверит крику кукушки? Как проверить правдивость сказанного?

Никак.

А если попадают на дыбу сильные духом, пытка тем более ничем не поможет. Церковь знала предостаточно таких примеров.

Получалось, как ни крути, что пытки не были гарантией правдивости...

Хагг пожал плечами и ещё глубже погрузился в размышления.

В его работе пытки применялись только к тем, кто провинился или скрывает преступное деяние. Но пытать, чтоб доказать вину — такое бывало редко, чаще всего признавались раньше. По глубокому убеждению Золтана Хагга, к применению пыток следовало относиться с крайней осторожностью. Ну взрослые мужчины — ещё туда-сюда. Но какой смысл пытать тех, кто и без этого слаб — детей, женщин, стариков?

Но даже если всё, что сказано в наставлении о наказаниях, в самом деле было полезно и правильно, даже тогда после экзекуции человек нередко оставался калекой на всю жизнь. А если он и вправду был невиновен? Хорошие пыточных дел мастера ценились на вес золота. Даже Святая Церковь уделяла пристальное внимание этому вопросу — ещё Ипполит Марселино выступал против грубых пыток. Да и в самом деле пытка водой, вегилия и Judicium Crucis были неплохой альтернативой старым методам. Золтану доводилось применять и их, и тут он не мог не оценить гуманизма церковников.

А вот костёр... Золтану никогда не приходилось сжигать кого-то на костре. Сажали на кол, били — да, бывало, — южные владыки отличались жёстким нравом. Но сжигать, тем более живьём... Очищением тут и не пахло.

Золтан всегда интересовался историей. Может, просто так сложилось, а может быть, тому причиною был случай, когда попав ещё ребёнком к горным гномам, он перескочил через два века. Мир, в его понятиях, невероятно изменился. Он до сих пор делил свою жизнь на то, что было «до», и то, что стало «после». Он читал учёные труды, как западные, так и восточные, сменил за долгую жизнь две веры, а уж занятий поменял — не сосчитать. И потому смотрел на вещи проще. Христианство и католицизм состарились. Идеи, как и люди — смертны. Сначала юность, полная невзгод и чаяний, исканий и смелых свершений, прекрасная и мятежная. Потом неизбежная старость, закостенелая и догматичная. И чем ближе к смерти идея, тем больше она костенеет и цепляется за жизнь и душит проявленья нового и прочую свободу. Но юным идеям суждено победить, а старым — умереть. Так было всегда, и мудрецы Востока это всё прекрасно знают, и поэтому глядят на мир спокойно, без кровавой пелены в глазах и пены на губах.

Иное дело — Западная Европа. Героическая юность христианства кончилась, когда Христова вера вышла из своих подземелий и катакомб и стала государственной религией, а на престоле Римском появились первые христиане. Удивляло другое. Девять веков после этого христианство в своих проповедях и в своей борьбе не прибегало к грубой силе: красоты учения хватало для того, чтоб победить идейного противника. Золтану вспомнились прочитанные им когда-то строки: «Навязывать религию — дело совершенно противоречащее религии». И ещё: «Никого не следует принуждать силою оставаться в лоне церкви». Почему же эти мудрые слова оказались забыты и втоптаны в грязь? Неужели нынешняя церковь не чтит своих святых учителей, своих столпов и основателей — Тертуллиана, Лактанция? Впрочем, — тут Золтан нахмурился, — говорить о них как о столпах теперь уже было нельзя: оба в нынешнее время были сочтены еретиками, причём еретиками опаснейшими, особенно первый [76] Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан (ок. 600 — после 200) в конце жизни сблизился с монтанистами и порвал с церковью, которую упрекал в непоследовательном проведении принципов аскетизма и мученичества .

Да, их труды не прятали, разрешали читать, но само почтение к книгам заставляет монахов хранить в своих библиотеках самые разные труды — от сочинений классиков и описаний сказочных земель до гримуаров колдунов и Alcoranus Mahumedis [77] Коран Магомета (лат.) .

Хотя порою сочинения обоих классиков горели на кострах, особенно в Испании и Португалии. Но, в конце концов, церковники могли хотя бы вспомнить, что их отделяло от рождения Христа каких-нибудь сто лет, и зверства римлян, на потеху публике бросавших первых христиан на арену ко львам, были свежи в их памяти, и раны в их душах ещё кровоточили...

Хагг глотнул вина и покачал головой. Чудо, как люди в познание не хотят идти: огнём, да кнутом, да виселицей хотят веру утвердить.

Золтан не был дураком и прекрасно понимал, что инквизиция была реальной силой, на которой отчасти держался христианский мир. Инквизиция была цементом, сдерживавшим кирпичи в стене. Лишь только ересь пустит корни, сразу же произойдёт раскол и мусульманский мир за считанные годы поглотит Европу. Испания и Балканы были тому живыми примерами: если первая сумела объединиться, выстоять и раз и навсегда прогнать захватчиков, то вторые, как и прежде, лихорадило — набеги османских орд сменялись встречными походами арнаутов, боснийцев, сербов и валахов, и наоборот, и конца этому не предвиделось. Единомыслие — страшная сила, всё так. Но почему христианские святоши превратили храм своей любви в кошмарную тюрьму? Неужели только из-за денег?