Марина Броницкая - Я не Поттер!

— Ну… — протянул я с сомнением, но внял голосу здравого смысла и замолк.

Однако отец не потому меня поил чаем целое утро. Месть сестре дяди Вернона за плохие слова в адрес матери была им почти одобрена, но вчера. Сегодняшний день ничем бы и не отличался от вчерашнего, да вот новый выпуск газеты с колдографией Сириуса на первой полосе просто ошеломил мое сознание и пробудил такое любопытство, от которого отца спасало лишь воспитание его не в меру разговорчивого сына. Мы сидели напротив друг друга — два одинаковых человека в двух одинаковых креслах, и один из них просто не знал, чем бы занять другого и спастись от лавины непонимания и вопросов.

— То есть, все действительно думают, что он охотится на меня?!

— Ты не голоден, Гарри?

— Не то чтобы оч…

Однако мое мнение, как обычно, его не интересовало.

— Хельга, чем ты там занимаешься?! — он вскочил с кресла и ринулся прочь от меня. — Мы голодны!

И мы переместились на маленькую кухоньку, где уселись на хлипкие деревянные табуретки и застучали ложками. Однако я не так прост — съесть две тарелки овсянки раньше отца и успеть выпалить еще парочку вопросов — легко!

— Они поверили сразу? Не сомневались? Ни капельки?!

Папа принялся покачиваться на табуретке, но не потому, что не хотел отвечать, просто он давно уже мне ответил, тем не менее, ни один из его ответов в мою голову поместиться так и не смог. Запахнув на себе серый вязаный кардиган и затянув поясок посильнее, он рукой попытался пригладить мои растрепанные волосы.

— Я же уже говорил, Гарри. Да, все сразу поверили, и Уизли, и Андромеда, и Люпин, и… мне вновь всех перечислить?

— Не надо — всех… я помню. А посещения точно были разрешены? Точно–точно?

— Точно, я сам видел приказ. Хотя… ты в чем‑то прав, бумагу долго не могли согласовать. Полагаю, Альбуса просто заела совесть. Последней в столбце красовалась именно его подпись, что странно, как понимаешь. Наш вездесущий и вдруг последний? Абсурд.

— И никто ему не рассказал…

Задумавшись, я уставился в пустую тарелку.

— Никто и предположить, не мог, Гарри. На прошлой неделе Белла прислала письмо, в котором несколькими словами выразила… немалое удивление, скажем так.

— Письмо? Тебе?

— Тебе! — рявкнул он. — Мне она не пишет… Но ты с некоторых пор её писем не читаешь, так ведь?

С некоторых пор я стал ждать её писем, как сумасшедший фанатик. Действие материнских чар набирало обороты, и путем игнорирования серых грязных листочков я попытался вернуть себе хоть немного спокойствия. В последнем прочитанном письме Беллатрикс на полном серьезе интересовалась моими оценками. Но главное не это, главное — я ответил!

— Наверное, в стопку уизлевских положил…

Черные глаза сверкнули нехорошим блеском, нос дернулся и стал будто бы еще острее.

— Не лги отцу.

— Не буду, — соврал я.

— Не лги, что не будешь лгать…

— Ну папа! Как она узнала?!

— Ладно–ладно! — он примирительно поднял руку. — При побеге Сириус умудрился почтить её своим вниманием. Полагаю, не специально, просто его путь лежал мимо камеры Беллы. И не был бы этот идиот собой, если бы не зачитал речь прямо в решетку…

— И что зачитал? — я подвинул табуретку поближе к отцу.

— Меморандум благородных идиотов, что он зачитал… — брюзжал недовольный рассказчик.

— Папа!

— Ну, что‑то о друзьях, ребенка которых он им, то есть нам, в лапы не отдаст. Интуиция мне подсказывает, что речь была длиннее, но Белла охарактеризовала её именно так. Ответить, как нетрудно догадаться, она ему не успела. Слушала, видно, внимательно.

— Она смеялась, — заметил я, — а сквозь смех многого не скажешь…

— Почему ты так думаешь?

— Я не думаю, я знаю.

— Гарри, борись… с этими чувствами. Она не твоя мать.

— Ага, скажи это миру!

Беседу прервала швабра, остервенело таранящая наши ноги.

— Больно, Хельга! — обиженно возмутился папа и поспешил отойти к буфету.

— Грязно, хозяин! — возвестил оскорбленный домовик.

В гостиной дефицит доброжелательности ощущался еще более явно. Букля в очередной раз притащила письмо от Артура Уизли с кучей предупреждений о жуткой опасности, исходящей от еще более жуткого преступника, а по совместительству моего крестного и предателя — Сириуса Блэка. Почему Уизли решили, что моя птица обязана им прислуживать — загадка.

— Букля, ты в следующий раз просто потеряй его по дорог–е-е–е… да отпусти ты бумагу, полоумная!

Еле вытянув бумагу из клюва разозленного почтальона, я кинул его в камин и сжег, произнесся заклинание в уме, в результате чего получил похвалу от отца и мощный клевок по затылку от совы, восседающей на каминной полке.

— Ладно, в следующий раз прочту! — пообещал я, потирая ушибленное место.

Покидать родителя сегодня в мои планы не входило. Во–первых — мне надоело видеть его в роли черного призрака подземелья, разве только живого. Передо мной все же сидел мой папа. Да, с такими же грязными волосами, своим обычным плохим настроением, ложью и мрачностью, но здесь он ближе мне, чем в школе, роднее. Держась за его руку дома, я ощущаю знакомое отцовское тепло, а не руку декана. Ну а во–вторых — вопросы еще не закончились. У меня больше нет Риддла, и по воображаемой лестнице моего уважения отец вновь шагнул вверх, остановившись на второй ступеньке после самой верхней, безраздельно принадлежащей Темному Лорду.

— Он хочет найти меня… чтобы защитить?

— Верно, — рассеяно ответил отец, вытянув длинные худые ноги перед собой и приподняв их. Хельга со своей шваброй преследовала нас по всему дому. — Я уже думал над этой проблемой… Живее давай! — прикрикнул он на домовика. — Как тебя Белла всю жизнь терпела?!

— Я могу и не найтись, если захочу… — продолжил я думать вместо отца. — А если и найдусь, то быстренько сдам Сириуса властям и получу вознаграждение. Надо попросить дядю Люциуса, чтобы повысили его там как‑нибудь. Затем куплю такой же костюм, как Драко вчера, котел Бромеля в «Горбин и Блэк», две мантии у мадам Мал…

— Сколько дней до школы осталось, Гарри? — почему‑то ехидно поинтересовался папа, вскинув брови.

— Девятнадцать…

— Много, слишком много. Ты глупеешь прямо на глазах… — сокрушался он, вновь взяв в руки газету.

— Я?!

— Если ты хоть на мгновение посмеешь предположить, что я — это будут самые длинные девятнадцать дней в твоей жизни…

За словом в карман я предпочитаю не лезть.

— Если провести их в лабиринте каминной сети, проходят они очень быстро. Особенно если родной отец не в состоянии тебя оттуда вытащить!

Спустя минуту гнетущего молчания, папа пришел в себя, и притворился спокойным. Если бы не нервно подергивающийся уголок правого глаза, я мог бы и поверить, конечно.