Марина Броницкая - Я не Поттер!

— Кассус, а ты декана не встречал?

— В гостиной… — я пошел вперед по коридору, к мнимому тупику. — Эй! Чувствуй разумом!

От такого совета чуть глаза на лоб не полезли.

— Как?!

— Пароль!

— Ааа… Спасибо!

— Да пожалуйста, не жалко… — пробурчал он и помчался дальше.

Отец сидел за небольшим письменным столом возле зеленого кожаного дивана, тоскливым взглядом изучал старинную бронзовую лампу, излучавшую еще более тоскливый болотный свет, и грустил. Иногда он поднимал глаза на выстроившихся перед ним в шеренгу пятикурсников, и что‑то комментировал. Затем вздыхал и вновь опускал глаза, словно разочарованный родитель несмышленых детишек. Когда папа уперся подбородком на руку и заерзал на стуле, я вообще опешил. Он выглядел таким… домашним. На декана смотрели без опаски и страха, студенты даже не боялись сверяться при нем с конспектами, пытаясь не забыть то, что учили.

— А когда Темносущный Сияющий в 1225 году вывел из употребления слово «темносущный», и личность Злобиуса Светлоносца была забыта вплоть…

Казалось, папа сейчас зарыдает. Он даже прикрыл рот рукой и покачал головой!

— Вы не сдадите СОВ, не сдадите… Это программа прошлого года–а-а! Светлоносец Сияющий, а Злобиус Темносущный! Вы еще не научились улавливать подобную министерскую логику за эти годы, нет?!

— Ну профессор! — заканючил отвечающий. — Вы мистера Бинса слушали? Он же лучше умиротворяющей настойки действует… и быстрее!

— Слушал я, слушал! — папа не выдержал и подскочил на стуле, отчего тот не замедлил упасть. — На мертвых не жалуются! Мертвее они все равно не станут, к сожалению… — он прошипел еще что‑то весьма нелицеприятное о Карберте Бинсе и его рассеянности, не позволившей ему заметить собственной смерти, но на ученика больше не кричал.

— А может вы его… того… чтоб упокоился? — пискнул тонкий девчачий голосок за спиной декана. Худенькая белокурая девушка подняла стул и теперь, смущаясь, смотрела на своего преподавателя.

Папа настолько красноречиво зыркнул на ученицу, что та исчезла из его поля зрения так быстро, будто аппарировала!

— Так, повторяем пятый том с 25 страницы, дополнения надиктую позже. Живо! — все поспешили занять себе место на диване и углубились в чтение.

Я подошел к отцу.

— Они существуют только в учебниках и нигде больше, а ведь нужно учить, нужно сдать… Безумцы полагают, чем глупее история, тем проще ею управлять? Ну–ну, мы еще посмотрим… — папа явно размышлял об этих светлоносных и темносущных.

— Пап…

— Я знаю.

— Что?

— Я всегда знаю всё, Гарри. Можешь не верить, но помнить ты обязан… — его монотонный голос и пустые глаза смотрели на меня вопросительно и совсем не так обыденно, как на пятикурсников Слизерина. — Ты хочешь, чтобы я что‑то сказал?

— Я про Невилла…

— Пошли!

Он поднялся и поманил за собой, мы вышли и прошли в его кабинет. Там папа прошел в угол, где слился с темнотой и скрылся от меня.

— Я видел Невилла в больничном крыле, он все понял. Ты подарил жизнь врагу, а я не могу тебя ругать — это невозможно, ругать сына… за такое. Но ты сам должен выбирать верное решение, и если ты посчитал такое решение верным, и воплотил его — молодец.

— Он теперь опасен, да?

— Да.

— А я? Я — опасный? Злой?

— Добро? Зло? Гарри, об этих абстрактных понятиях кричат лишь те, кто не достиг цели, и находится либо в пути, либо давно сошел с него. Но цель одна на всех!

— Какая?

— Власть! — отец исступленно стукнул кулаком по стене. — Её хотят все! Это естественно, как дышать! Рождение начинает эту борьбу, а смерть заканчивает. После жизни ничего нет! Поступай так, как нужно, чтобы успеть! Тебя не защитит Дамблдор, не простит мать, не поймут слепцы, не видящие этой цели, ну и что?! Ты всегда можешь послать их к черту!

Я почувствовал озноб, мне стало холодно возле отца, очень холодно. И хотя я едва различал его неясный силуэт, нетрудно было представить, каким горящим взглядом он сейчас смотрит, сцепив руки за спиной. На меня ли он смотрел? Нет — он видел цель…

— Я пойду?

— Нет.

— Почему?

— Забери ключ, там, во втором ящике.

Я еле выдвинул застрявший в пазах скрипучий ящик комода и пошарил в нем рукой, а когда нашел, покрылся испариной.

— Он скрыт, спрячь его у себя, уже скоро.

Мой папа сильный и умный человек, он говорит вещи, с которыми я не могу не согласиться, однако это не он прислушивался к дыханию Невилла Долгопупса всю эту муторную ночь, и не он понимал, что на соседней кровати прислушиваются к твоему и боятся…

Вы когда‑нибудь чувствовали себя идиотом настолько явно, что даже в глубине души не могли оспорить этот факт в дискуссии с самим собой? Нет? Тогда вы — это не я!

— Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Я развернулся к Драко, которого умоляли с самого утра, а не обеда, как меня, и приятель уже готов был махнуть рукой и сдаться под напором весьма настырного Уизли.

— У тебя есть безоары?

Он развел руками, не в состоянии понять, зачем они, безоары, могли ему понадобиться.

— Вот! А тех, что есть у отца — не хватит! Нет, Рон… — добавил я уже тише и серьезнее — я не пойду к вам в гости, извини. Ну… не хочу.

— А Грегори, Винсент и Блейз согласились… — рыжий хлюпнул носом.

— Первые два привыкли мало думать, а третий не расслышал вопроса! — я понимал, что обижаю его, и странное дело, мне совсем не понравился этот факт.

Мы стояли у входа в Большой Зал и молчали. Драко дал понять, что ему все равно и оставил право выбора за мной. Рон преувеличенно внимательно рассматривал манжеты своей рубашки, на которых не хватало двух пуговиц, и не поднимал глаз. Он наверняка боролся за право пригласить слизеринский контингент, и борьба была не из легких…

— Они про спасение Невилла узнали, захотели увидеть тебя и моих друзей…

Я уверен, Молли Уизли просто не догадывалась, что у её сына, воспитанного в почтении к красно–золотому знамени, в друзьях числится не меньше дюжины учащихся змеиного факультета! Причем не только лишь первокурсников. Я не раз замечал, как ему что‑то покровительственно объяснял Эдриан — третьекурсник, молча, но по возможности терпеливо тыкал пальцем в учебник Кассус, не понимая, как можно не понять такие простые вещи, и пытались привести в порядок его внешний вид сразу несколько девчонок пятого курса. Он располагал к себе, в отличие от меня. Рон хотел все знать, хотел быть не хуже, хотел не зависеть от мнения своих родственников — и это подкупало уважающих такую твердость характера слизеринцев.

— Драко! Ну скажи ему! — я прибег к последнему своему аргументу. Нет, у меня были и другие, но предназначались они не для посторонних ушей.

— Ну а что такого? — ответил он совсем другим, светским тоном. — Раз нас приглашают, то отказываться так категорично… — приятель театрально взмахнул руками, как бы говоря, что просто не может поступить так невежливо.