Марина Броницкая - Я не Поттер!

— Албания не то место, где можно раздобыть светские новости, разве только тупицы иногда забредают в её дремучие леса… — пояснил он свою неосведомленность.

Квирелл замер, очевидно, догадавшись, что речь о нем.

«Дамблдор, отец, его служба у директора, разрешение на то, чтобы я носил фамилию Снейп, что‑то здесь не так…» — у меня в голове бешено завертелись мысли, которые я все никак не мог соединить одну с другой. В это время отец задвигался по комнате гораздо живее, что‑то вновь упустил, шумно подвинул стул, заглянул в бездумное и словно завороженное лицо Квирелла и вообще, старался шуметь, словно ребенок, которому вдруг надоел родительский разговор и он просто не знает, чтобы такого сделать, чтобы закончить его.

— Северус, твой секрет мучает не только тебя, он мучает и твоего сына… Ты сейчас слаб! Он имеет власть над тобой! Как ты допустил такое! Ты?! Самый умный мой соратник, способный просчитать действия врага на десять шагов вперед?! Как?!

Папа не испугался скрежета голоса Темного Лорда, он вел себя при нем просто уважительно, как любимый ученик при учителе, знающий, что его все равно не накажут. Но то, что произошло, как только отец дослушал до конца слова Лорда, я не забуду никогда.

Северус Снейп упал на колени, оперся рукой об пол и застонал. Его жуткий голос проник мне в сердце, и я испугался так, как ни пугался никогда. За отца! Из него словно что‑то выходило, какие‑то ужасные чувства, они душили его!

Мои ноги занемели, ведь не только Квирелл, но и я стоял неподвижно очень долго, и мне трудно было не упасть, но я кинулся к папе и стал перед ним на четвереньки. Его лицо полностью скрывали черные сальные волосы, и хоть его я не видел, но боль — ощущал в полной мере.

— Это он рассказал мне о пророчестве, тоже не знал, чем все обернется… — совсем тихо произнес Волдеморт, словно оправдывал свое неразумное дитя, по совместительству оказавшееся моим отцом и тем, кто лишил меня матери.

Всё стало на свои места. И я, по всей вероятности, обязан был удивиться, разозлиться, подняться и убежать, лелея жалость к себе и обиду на отца. Но я что, не Снейп?! Не истинный слизеринец?! Не сын своего отца?!

Нет, мне открылся весь ужас произошедшего тогда, много лет назад, но мне дорогого стоило не рассмеяться. Все годы директор держал папу на коротком поводке, используя его любовь ко мне?!

«Какой кошмар!» — подумал я.

«Но как хорошо… — добавил внутренний голос. — Меня так сильно любят…»

Я обнял отца и уткнулся ему в плечо, вдыхая ароматы трав. Он старался лишний раз не вздохнуть, чтобы не спугнуть меня, а я улыбался. Тихий хлопок заставил нас обоих поднять головы и обернуться на дверь. Квирелл, а вернее Волдеморт, незаметно ушел. У него получилось — я поверил, ведь увидел своими глазами. Почему кто‑то за Дамблдора, кто‑то за Темного Лорда, а кто‑то еще за кого‑то? Потому что они сделали выбор, кто сам, а кто при рождении — с помощью самого провидения. Нет ничьих там сторон — светлых или темных, но есть обычная — твоя жизнь.

Мы еще долго говорили о философском камне, моей матери, Белле Лейстрендж — школьной знакомой отца и его подруге уже после выпуска — но самое главное во всем этом разговоре то, что черные как ночь глаза отца сияли и он улыбался, пусть и еле заметно, несмело.

Я‑то наивно полагал, что буду разгадывать тайну смерти матери, исчезновения Волдеморта и моего рождения до самой старости! Но, как оказалось, в мире абсолютно точно найдутся секреты и посложнее…

Уже когда я уходил, то краем глаза заметил, что отец открыл ящик и достал из него пожелтевшую от сырости фотографию матери из школьного альбома, такую, овальную. На ней она еще совсем девочка с завязанным на макушке пушистым хвостиком.

— Ты бросилась на его защиту, Лили? После таких слов? — помолчал, внимательно рассматривая маму, но когда я уже прикрыл дверь, с горьким смешком подытожил: — Дура! — небрежно кинул фото в мусорную корзину под столом и придвинул к себе стопку школьных тетрадей, над которыми ему предстояло скоротать унылый вечер.

* * *

— Вингардиум Левиусссссааа… — я пыхтел от напрасных усилий. Проклятое перо все равно взмывало ввысь!

Услышав, как я коверкаю заклинание, Гермиона противно зашипела мне на ухо:

— Ты неправильно произносишь! Нужно быть внимательнее, профессор же говорил, что… — но тут ее речь прервалась, так как перышко взлетело, немножко покачалось в воздухе, и медленно поплыло к учительскому столу. Именно такой нехороший эффект я получил, пытаясь испепелить эту гадость!

— О! Гарри Снейп! Это ваше перо щекочет мне за ушком? — поинтересовался Флитвик.

Надежда прослыть признанным неучем еще не угасла.

— Да профессор, простите, я случайно, оно меня не слушается… — и хлюпнул носом ради признания достоверности своего ужаса от случившегося.

— Это так приятно… То есть вы молодец! — быстро поправился он. — Десять баллов Гриффиндору!

Я плюхнулся обратно на стул и пригорюнился. Грейнджер смотрела на меня с подозрением, развеивать которые я не хотел. Не дождавшись объяснений, она обиделась и переключила свое внимание на Невилла.

Долгопупсу, стоявшему за соседним столом, не слишком везло.

— Вингардиум Левиоса! — орал он, размахивая руками, как ветряная мельница. Но лежавшее перед ним перо оставалось неподвижным.

— Ты неправильно произносишь заклинание, — донесся до меня недовольный голос заучки.

— Если ты такая умная, сама и пробуй, — прорычал в ответ не Невилл, а Симус. У ирландца дела с пером обстояли еще хуже, а ведь у него испытательный срок. Если не начнет учиться лучше — его уже точно исключат, безо всяких условий!

Гермиона закатала рукава своей мантии, взмахнула палочкой и произнесла заклинание. Перо оторвалось от парты и зависло над девчонкой примерно в полутора метрах.

— О, великолепно! — зааплодировал профессор Флитвик — Все видели: мисс Грэйнджер тоже удалось!

К концу занятий грифиндорцы смотрели на Грейнджер, словно та Малфой, а Флитвик не Флитвик, а профессор Снейп!

— Надоела она, сил моих нету! — бурчал Симус у дверей кабинета после занятия.

— Неудивительно, что с ней дружить никто не хочет… — грустно заметил Невилл, обращаясь ко всем сразу.

— Ага… — согласился я.

Но я‑то понял, что он переживает за ту единственную, кто выносит его компанию, но вот сама Гермиона, врезавшаяся в меня, когда мы выбрались из толпы учащихся, этого понять не смогла. Судя по её заплаканному лицу и тому, что девчонка шарахнулась от нас, как от прокаженных — сейчас обида её была куда сильнее, чем на уроке.

Гермиона не появилась на следующем занятии, и до самого вечера никто вообще не знал, где она. Лишь спускаясь в Большой зал на банкет, посвященный Хэллоуину, Симус и Дин случайно услышали, как Парвати Патил рассказывала своей подружке Лаванде, что Гермиона плачет в женском туалете и никак не успокаивается, прося оставить ее в покое. Судя по виду, Симусу, а за ним и Невиллу, стало совсем не по себе. Но уже через несколько мгновений, когда они вошли в празднично украшенный Большой зал, они и думать забыли о Гермионе.