Марина Броницкая - Я не Поттер!

В конце концов, я просто ребенок, к тому же ребенок, у которого отобрали надежду на дружбу и хоть какое‑то общение с родителем: Слизерин. За что?! Чем я Дамблдору насолил? Он же не дядя Люциус! Тот понятно, отчего морщится рядом со мной так, словно я скунс какой‑то! Ему кроме меня обвинять некого. Отца бы он тоже обвинил, наберись смелости, но без друга, пусть и ответственного за моё появление на свет, ему будет несладко. Но директор?!

— Мальчик мой, что я должен тебе сказать… И в самом деле, а что я должен тебе сказать? — он спрашивал сам себя, рассеяно перебирая драже Берти–Боттс в большом стеклянном сосуде у стола и придирчиво их изучал, принюхиваясь и присматриваясь.

— Со вкусом требухи те, что поуже, они разные по размеру, — подсказал я, не справившись с нетерпением. Какого черта я должен был ждать, он же сам меня вызвал, появившись в камине и попросив зайти на минутку!

— А ты внимательный, Гарри, очень внимательный! Это похвально!

— Гарольд! — заявил я из вредности.

— Да? Странно, и Гарри имя тоже очень хорошее… Джеймс сам его выбирал… — если раньше мне было все равно, как именоваться, хоть Гарольдом, хоть Гарри, хоть бревном, то в ту минуту директор ситуацию кардинально изменил. Только Гарольд! По крайней мере, для чужих и противных людей!

— Ой! Прости меня, Гарри, прости старика, заговариваюсь уже, старость, знаешь ли, не шутка! Но ты же знаешь, как я вижу, папа все рассказал? Да?

В моей голове в тот момент что‑то затрещало и загудело. Я напрягся изо всех сил, пытаясь оправдать затраченные отцом годы на обучение легилименции, но несколько сот лет разницы в возрасте давали о себе знать, чего уж там! Мой мысленный блок затрещал по швам, и, если бы в кабинет вихрем не ворвался с раздутыми от гнева ноздрями декан Слизерина, ни единой мысли Альбус Дамблдор в личное пользование мне бы не оставил.

— Вы должны предупреждать меня, когда вызываете моего сына, он не ваш ученик и он несовершеннолетний! — нет, то был не гнев, это была слепая ярость.

Отец сжимал кулаки и еле сдерживался, чтобы не шагнуть к директору и не стать перед ним нос к носу. Он не побледнел, нет, просто стал белым, а такого голоса я у него еще не слышал: хрип, местами переходящий в скрип! Я испугался так, что аж присел, опасливо покосившись на старика. Мне казалось, что тот вот–вот испепелит моего родителя, и быть мне сиротой до конца дней своих! Я приготовился к защите своего единственного прямого родственника, нащупал за пазухой недавно подаренную им же палочку, но услышав ответ самого могущественного мага на планете, по словам писак Пророка, конечно, я присел еще сильнее!

— Мальчик мой, ты прав, конечно, ты прав! Я поступил неразумно, но твой Гарри превосходно работает с летучим порохом, просто превосходно! — каким‑то образом я уяснил, что за словами каждого таился скрытый смысл, понять который я не понял, да и не должен был.

Отец ничего не сказал и, сложив руки на груди, недобро прищурился, а мне почудилось, что в комнате стало меньше света, и феникс сияет уже далеко не так ярко и волшебно, как минуту назад. На Северуса Снейпа так реагировало все живое и светлое, и я не понимал почему. От него постоянно веяло холодом, уверенностью и странной силой. Завидев его темную высокую фигуру в коридорах Хогвартса, учащиеся старались прикинуться глухонемыми призраками, а преподаватели ускоряли шаг. Что же происходило у него на занятиях, страшно было представить!

Пока я предавался отвлеченным размышлениям, директор, как ни в чем не бывало, бодро продолжил:

— Ну, да ладно, оставим это маленькое недоразумение, — старик немного поспешно уселся в кресло и сочувственно вздохнул. — Северус, я тут на досуге правила перечитывал, и знаешь, что я там нашел?

— Глупости?

— Хм… ну как сказать, как сказать! К моему глубочайшему сожалению, должен вам объявить, что Гарри будет проходить несколько усеченную процедуру распределения… Нет–нет, ничего особенного! — моё лицо вытянулось и директор поспешил меня успокоить. — Уверен, такие пустяки столь серьезного мальчика не расстроят! Но я вот решил предупредить, зачем нам лишние сюрпризы, правда?

Отец медленно подошел к столу, оперся об него руками, наклонился к директору и, чуть слюной не брызжа, прошипел:

— Вы хотите сказать, что мой сын не может учиться на моем факультете только потому, что я его глава?

— Правило восемьсот одиннадцать, что поделаешь! Да он и так рядом будет, к чему изводить себя? У нас остается еще три факультета, а это — богатый выбор! Если вы, конечно, не предпочтете Дурмстранг…А вы же не предпочтете? — директор довольно улыбнулся и закинул руки за голову, переводя взгляд с отца на меня и обратно. — Лили бы порадовалась за вас, такие дружные, никогда бы не подумал…

— Вы спятили!

— Право слово, Северус! Школа еще стоит благодаря строгому соблюдению правил, исключений не будет! — благодушие слетело с его морщинистого лица, он резво поднялся и принялся прощаться. — До свидания, хорошие мои! А с тобой, Гарри, — на моём имени он сделал ударение, — мы увидимся всего через месяц. Не скучай, Хогвартс ждет тебя!

Нет, конкретно в ту минуту меня ждал лишь Азкабан — я хотел убить Альбуса Дамблдора! Во мне кипела недетская злость и обида. Я уяснил рассудком, а не эмоциями: враг может появиться в твоей жизни в любой момент, даже если ты ничего для того не предпринял и толком даже не вырос! Директор преподнес мне очередной урок, или вернее испытание на крепость воли и духа, но я больше не хотел его проходить. Еще чего, у меня свои планы на жизнь! Берегись директор, мы еще поквитаемся. Да, мне мало лет, но ума больше, чем ты думаешь!

Я сам не заметил, как у входа в подземелье взял отца за руку. Кожа на его хрупкой ладони была немного шершавой от воздействия различных компонентов зелий, и мозолистая от постоянного помешивания этих самых зелий, но нет ничего приятней, чем держаться за того единственного человека, который тебе по–настоящему дорог.

— Там его не было?

Папа закатил глаза в изумлении.

— Ты еще спрашиваешь?! Разумеется! Когда‑то его там не было! — он, как обычно, и не подумал солгать.

— Ты ничего не можешь сделать?

— Нет, — он откинул непослушную прядь с моего лба длинными, прохладными и такими родными пальцами. — Когда‑нибудь ты поймешь…

— Я его ненавижу!

Отец помолчал немного в раздумьях и зло прорычал, отвернувшись от меня.

— Мы его ненавидим, Гарольд, мы…

Разрешение на ненависть было мной получено, и мы оба, нога в ногу, пошли прочь от директорского кабинета в подземелья. Наверное, я все же выглядел немного смешным, пытаясь подстроиться под стремительный и широкий шаг отца и подпрыгивая не хуже шоколадной лягушки, но в тот момент мы были единым целым, духом, силой, и мелочи меня не волновали. Мы никогда не были особо близки, но в те минуты нас связали не только кровные узы, но и что‑то более сильное…