Ночная Всадница - Дочь Волдеморта

— Чем обязан? — мрачно спросил хозяин, выхватывая из кучи хлама перстень и сметая всё остальное в стол.

«Черный агат», — вспомнилось Гермионе.

— Ты не думал, что накануне матча удобнее было бы остаться в гимназии? — спросила она, внимательно осматриваясь.

— Не хочу спать там, — фыркнул Фред.

— Из идеологических соображений? — уточнила гостья.

— Ты пришла, чтобы осведомиться, как я ночую?!

— В некоторой степени. На каком кладбище похоронен Джордж? — внезапно и без перехода спросила Гермиона.

— Что?! — моргнул рыжий волшебник. — На… На семейном. — Он помолчал. — Рядом с Джинни. Гермиона, что всё это означает?!

— Я хочу разобраться в смерти Джорджа, — сделала ход конем внезапная посетительница и быстро заговорила: — Кто‑то вообще проводил нормальное расследование? В этой истории очень много непонятного!

— Тебе что, делать нечего?! — вытаращил глаза Фред. — Почти два года прошло! Разумеется, кто‑то что‑то расследовал, но я старался не вникать в это — не бередил душу. Какая разница, исправить‑то ничего нельзя!

— А если бы выяснилось, что его убили? — стояла на своем Гермиона.

— Что за бред ты городишь?! Это был несчастный случай! Взрыв во время эксперимента.

— Но если он не случаен? Ты никогда об этом не думал?

— Зачем кому‑то убивать Джорджа?! — вскинул брови Фред. — Гермиона, не занимайся ерундой. Если его и убили — то твои дружки.

— Они мне не дружки! — возмутилась ведьма. — С чего ты взял, что это дело рук Пожирателей Смерти?

— Я взял?! Это ты пришла среди ночи и стала городить ерунду!

— А ты всё равно во всех возможных бедах обвиняешь mon Pére! — сердито бросила наследница Темного Лорда.

— Потому что прямо ли, косвенно ли, он действительно повинен во всем, — скрестил руки на груди Фред, не сводя с нее упрямого взгляда.

— Не нужно утрировать ситуацию, — сморщилась Гермиона. — Сильные мира не могут вовсе обходиться без жертв. Это оправданная…

Она осеклась на полуслове, вспомнив открывшееся во время слежки за Габриэль. Так ли оправдана всякая их жертва?..

— А ты защищаешь его, всё равно защищаешь! — горько посетовал тем временем рыжий колдун. — Пытаясь оправдать его, ты на самом деле ищешь оправдания для себя. Но ведь ты сама его боишься!

— Я не…

— Ты говоришь, что я безвольный и слабый потому, что лишь болтаю, — перебил ее Фред. — Но я хоть не слеп! И не лгу себе и окружающим. Куда как проще под эгидой разума смириться, придумать себе удобную философию, чтобы не нужно было воевать! — присел он на любимого конька. — Оправдывать злодеев и восхищаться их деяниями куда проще, нежели признать зло и бороться против него!

— Да ведь ты не борешься, — попыталась защититься Гермиона.

— И обвинять тех, кто не потворствует твоей изуродованной логике, с которой так легко существовать, тоже проще во сто крат, — парировал маг.

— Но Фред! — задохнулась от возмущения ночная гостья, тоже распаляясь. — Прости, конечно… Ты винишь меня в том, что я существую, а сам ты разве живешь? Ты говоришь, что, упрекая тех, кто со мной не согласен, я упрощаю себе жизнь — а что делаешь ты? Не лучше ли каждому придумать себе, пусть и извращенную, но философию, помогающую существовать в относительной гармонии с происходящим? Чем ежечасно изнемогать от притеснений и лишений вселенской несправедливости бытия? Пока не поверишь в то, что страдаешь — и живется вроде как хорошо. Есть такая маггловская шутка — из произведений Некрасова русские крестьяне узнали, как им плохо живется. И таких примеров в истории — миллион.

К чему ворошить умы, которым помочь нельзя? Мешать им нормально существовать так, как они умеют? Без несбыточных планов и грандиозных мечтаний, порожденных романтиками, многим бы куда проще и счастливее жилось!

— Это логика раба или тирана, Гермиона, — оборвал Фред. — Не свободного человека.

— Свободных людей не бывает.

— Когда‑то в детстве та Гермиона Грэйнджер, которая еще была человеком, боролась за освобождение домовых эльфов, — задумчиво начал упрямец.

— Хороший пример, — перебила ведьма. — Самый что ни на есть отличный! Боролась! И это была грандиозная глупость! И безмерная жестокость по отношению к самим эльфам. А я не слышала их возмущенных протестов и старалась насильно всучить им свои уродливые шапки!

— Теперь ты раздаешь им поручения и считаешь, что так много лучше и гуманнее. Потому что удобнее для тебя.

— Освобожденный эльф теряет смысл жизни.

— Был Добби.

— И была Винки, — парировала Гермиона. — Давай говорить о большинстве.

— Не вижу смысла вообще говорить с тобой. Сверху так здорово защищать рабский строй.

— Снизу так легко негодовать. А коль, не дай Моргана, как‑то получится прорваться наверх, — баста? Уже и рабство не столь возмущает?

— Это ты о себе? — сощурился Фред.

— Разрушая что‑то, нужно строить иное взамен, — с жаром сказала ведьма. — По–настоящему иное, чтобы оправдать цену разрушения. Хотя ее ничем оправдать невозможно.

— Не дочери Волдеморта об этом говорить, — скривился волшебник. — Ты сама себя загнала в угол. Так оправдания нет? И ему?

— Нет, — мрачно признала Гермиона. — Но он уже это сделал. А ты ратуешь за то, чтобы всё повторить. Развязать новую войну, когда всё только–только уладилось. Хорошо, что ты только развиваешь полемику, и жаль, что не все такие, как ты.

— Хвала Пресвятой Богородице, что и не все подобны тебе, — скривился Фред. — Спокойной ночи, Гермиона. Мне завтра рано вставать. У рабов ответственный матч по квиддичу.

* * *

На следующий день, сразу после окончания игры, в которой с ошеломляющим перевесом в триста десять очков победила сборная Огня, Гермиону неожиданно позвала к себе Амаранта, использовав в качестве посланца школьного эльфа с запиской.

Явившись в кабинет провидицы, леди Малфой обнаружила там выставленный в центре круглый стол, на котором поблескивал отражениями свечей полный воды небольшой таз. Рядом со столом высилась тумба, увенчанная фарфоровым чайным блюдцем. Шторы плотно задернуты, Амаранта, одетая в длинное синее платье, с волосами, собранными сзади в тугой высокий хвост, стоит около с видом сдерживаемого ликования.

— Мы что, будем гадать? — спросила не сильно сведущая в подобных вещах Гермиона и вскинула брови.

— Преврати, пожалуйста, это блюдце в чашку, — велела Амаранта вместо ответа, жестом указывая на тумбу.

Недоумевая, Гермиона достала палочку и выполнила просьбу. Амаранта кивнула.

— Смотри внимательно, — прищуривая свои небесные глаза, обронила она.

А затем окунула правую руку в таз с водой — кожа мгновенно сморщилась, а суставы выгнулись, приобретая очертания птичьей лапки. Амаранта загребла ладонью жидкость и плеснула пригоршню на трансфигурированную кофейную чашку. И та под влиянием этой воды медленно оплыла, снова приобретая вид блюдца, будто бы магия была смыта с нее и сползала расплавленным воском.