Мэри Стюарт - Хрустальный грот

Мое исчезновение — и в этом нет ничего удивительного — не произвело большого шума. Что думала по этому поводу моя мать, никто не знал, к тому же вскоре после этого она удалилась в монастырь Святого Петра. Камлах, не теряя времени, провозгласил себя королем. Разумеется, приличия ради он предложил Олвене свои защиту и покровительство, но, поскольку его собственная жена уже имела одного сына и была беременна вторым ребенком, ни для кого не было тайной, что королеву Олвену поскорее выдадут замуж за какого-нибудь безобидного и по возможности правящего далеко от этих мест воеводу… И так далее, и так далее…

Слишком много разговоров о прошлом, в которых не было ничего нового ни для меня, ни для Амброзия. Когда Диниас покончил с едой и прислонился к стене, распустив пояс и расслабившись после обильной пищи и вина в тепле таверны, я подумал, что пришло время перевести разговор на события недавних дней. Таверна уже была набита до отказа, и за царившим шумом никто не мог бы услышать нашу беседу. Из внутренних комнат вышло несколько девушек; зал заполнился раскатами громового хохота, посыпались грубые шутки.

Снаружи совершенно стемнело и, похоже, снова принялся моросить дождь. Входя с улицы, мужчины отряхивались, словно собаки, и громко требовали подогретого вина с пряностями. Воздух в помещении был тяжелым от торфяного и угольного дыма, поднимавшегося от жаровен, запахов готовящейся пищи и копоти дешевых масляных ламп. Я не опасался, что меня узнают: для того чтобы рассмотреть мое лицо, пришлось бы наклониться через стол и взглянуть на меня в упор.

— Заказать еще еды? — спросил я.

Диниас мотнул головой, икнул и осклабился:

— Нет, благодарю. Все было отлично. Я твой должник. А теперь расскажи о себе. Ты уже довольно меня послушал. Где тебя носило все эти годы? — Он снова потянулся к кувшину и перевернул его над своей кружкой. — В этом проклятом черепке ничего не осталось. Закажешь еще?

Я заколебался. Он не был похож на человека, стойкого к крепким напиткам, а мне не хотелось, чтобы он напился преждевременно.

Он неправильно понял мою нерешительность.

— Ну же, ну, неужели тебе жалко для меня еще одного кувшинчика вина? Не каждый день богатый молодой родственник приезжает из Корнуолла. Что тебя привело сюда, а? И что ты делал все это время? Давай рассказывай, маленький Мирддин. Послушаем твою историю, да? Но сперва — еще вина.

— Да, конечно, — сказал я и приказал прислуживавшему в таверне мальчишке принести еще вина. — Но прошу тебя, не называй здесь моего имени, ладно? Я теперь зову себя Эмрисом, пока не узнаю, откуда ветер дует.

Он с такой готовностью согласился на мою просьбу, что я понял: дела в Маридунуме обстоят даже хуже, чем я предполагал. Похоже, теперь опасно было вообще открыто объявлять о том, кто ты и на чьей ты стороне. Большинство мужчин в таверне были валлийцами с виду; я никого не узнал, что было неудивительно, учитывая то, какую компанию я водил пять лет назад. Но у дверей сидела ватага пришлых, рыжебородых и светловолосых, которые вполне могли быть саксами. Я предположил, что это люди Вортигерна. Мы не произнесли ни слова, пока мальчишка не стукнул перед нами по столу полным кувшином. Диниас налил вина, отодвинул свою тарелку, облокотился на стену и выжидательно уставился на меня:

— Что ж, давай выкладывай о себе. Что произошло в ту ночь, когда ты удрал? С кем ты ушел? Тебе тогда было лет двенадцать-тринадцать, не больше, так?

— Я прибился к двум купцам, следовавшим на юг, — начал я свой рассказ. — Я заплатил за дорогу одной из брошей, которые подарил мне мой д… старый король. Они взяли меня с собой до Гластонбери. Потом мне снова посчастливилось — я встретил торговца, везшего груз стеклянных изделий с Острова домой в Корнуолл, и он взял меня с собой. — Я опустил взгляд, словно избегая смотреть ему в глаза, и повертел кружку в руках. — Он хотел завести дом, как у вельможи, и счел, что ему будет полезно иметь при себе мальчика, умеющего петь и играть на арфе, а также читать и писать.

— Гм, похоже на правду. — Я знал, что он мог подумать о моей истории; и в самом деле, в его тоне сквозило удовлетворение, словно его презрение ко мне внезапно получило оправдание. Что ж, тем лучше. Меня мало интересовало его мнение. — А потом? — спросил он.

— Ну, я провел у него несколько месяцев. Он благоволил ко мне, он и его друзья тоже. Я даже скопил немалую сумму.

— Игрой на арфе? — ощерился он.

— Да, игрой на арфе, — мягко отозвался я. — А еще тем, что читал и писал: я вел для него счета. Когда он снова собрался на Север, то позвал меня с собой, но мне не хотелось ехать назад. Я не отважился, — добавил я с обезоруживающей искренностью. — Мне было нетрудно получить приют в святой обители. О нет, я был слишком молод и стал только послушником. По правде, мне там понравилось; я вел очень мирную жизнь. Занимался я тем, что помогал переписывать книги об истории падения Трои. — Я едва не расхохотался, увидев гримасу, исказившую в тот момент его лицо, и, лишь чудом сдержавшись, поспешил опустить глаза на кружку. Она была хорошей работы, скорее всего самианской, с блестящей глазурью и хорошо видным клеймом гончара: А. С. «Амброзий сделал меня», — внезапно пришло мне в голову, и, мягко погладив большим пальцем буквы, я закончил свой рассказ о пяти безмятежных годах, проведенных мной вдали от родного дома. — Я работал там, пока до меня не стали доходить слухи из дому. Сперва я не особенно к ним прислушивался: всякие слухи всегда ходят. Но когда стало ясно, что слухи о гибели Камлаха правдивы, а после этого мы узнали и о смерти Вортимера, я стал беспокоиться о том, что произошло в Маридунуме. Я понял, что мне нужно вновь повидаться с матерью.

— Ты собираешься здесь задержаться?

— Сомневаюсь. Мне нравится Корнуолл, у меня там есть свой дом.

— Значит, ты станешь священником?

Я пожал плечами:

— Об этом я еще не думал. В конце концов, меня всегда готовили к этому. Каким бы ни было мое будущее там, здесь я уже потерял свое место — если оно у меня когда-нибудь было. И воина из меня наверняка уже не выйдет.

При этих словах Диниас усмехнулся:

— Это уж точно. Но здесь-то война еще не закончена, должен тебе сказать. Она только-только начинается. — Он доверительно наклонился ко мне через стол, толкнув при этом кружку так, что из нее выплеснулось вино. Диниас подхватил кружку, не давая ей опрокинуться. — Чуть не разлил, а вино опять почти кончилось. Неплохое, а? Как насчет еще одного кувшина?

— Если хочешь. Но ты говорил о?..

— Ах да, о Корнуолле. Я всегда хотел там побывать. Что там говорят об Амброзии?

Вино уже развязало ему язык. Он позабыл о том, что собирался говорить доверительным шепотом; его голос звучал громко, и я заметил, как две или три головы обернулись в нашу сторону.